предыдущее / далее

Будущие вершины эволюции земного органического разума лежат вне пределов биосферы и Солнечной системы. Однако, космическое продолжение человеческой истории возможно только при условии точной синхронизации глобального эволюционного процесса с космическими циклами планетного развития. Эта необходимость связана с преходящим характером ноосферы, требующим понимания и исторического учета факта конечности земного бытия, его космической бренности, измеряемой научно точно и выражаемой известным астрономическим числом.

Угроза гибели Земли как космического очага биосферы является одним из фундаментальных ограничений планетной реальности. Поставленное в социальную плоскость, оно открывается вопросом о космической истории человечества — станет ли оно выразителем принципа космической вечности жизни или же олицетворит лишь одну из случайных точек в континууме жизненных форм вселенной, выражающих организованность Космоса. Ибо вечность космической жизни не означает гарантии бессмертия земной общественной жизни, постоянности человечества. Для взглядов, не признающих космическую вечность жизни, не допускающих ее наличие вне биосферы Земли, т.е. принимающих ее “сотворенной” в единственном экземпляре при уникальных условиях в результате сосредоточения потенциала всего мироздания (“жизнь есть пасынок вселенной”, по выразительной мысли Умова [80, с. 445]) или действия трансцендентных энергий (религиозное направление космософии), земная жизнь тем более является абсолютной ценностью, вверенной сознанию человечества: “ценность и значение земли и человека превышают весь природный мир...” [4, с. 311].

Понимание человеком скоропреходящего характера личного бытия, бренности планеты, земного социума и ноосферы вместе с чувством единства человечества всех его поколений (общее сыновнее и отеческое чувство) и сознанием причастности ко всей — прошлой и предстоящей — истории человечества, принуждает его к поиску возможностей преодоления тех ограничений, которые эсхатологически накладываются на земной разум слепыми космическими силами. Признание вселенской ценности планетарного разума, сокрушение о предстоящей его утрате в тот момент, когда оно достигает наибольшей полноты, наивысшей духовой мощности в геологической истории планеты, тем отчетливее и требовательнее побуждают к действию, чем более высоких духовных вершин достигает сам разум.

Вопрос о временных пределах ноосферы должен быть поставлен как вопрос о времени существования самой планеты. Неизбежно при этом следует сделать вывод о конечности планетной ноосферы. Два сценария могут здесь выражать полярные альтернативы: 1) либо ноосфера, преодолев физическое и биологическое “притяжение” Земли, непосредственно войдет в структуру космоса, т.е. перестанет быть геологической сферой, духовным геоидом, а выработается в полевую реальность — космо-ноотензор; 2) либо стоически встретит гибель Солнечной системы, которую оно предусмотрительно не пересилило, не избежало и которую не переживет вместе с планетой. В последнем случае все человечество вместе с ноосферой повторит гибельный путь обычного организма — смерти после временного существования.

Социальное бессмертие, благодаря освобождению человечества в материально-энергетической зависимости от биосферы Земли, совершается в ходе целесообразного, сознательно направленного исторического процесса, согласованного в своих параметрах с точно устанавливаемыми геологическими и космологическими условиями. По своему смыслу такой процесс есть овладение временем, необходимым для активно-исторической эсхатологии — творческого завершения земной истории и выхода в метаисторию. Таким образом, с момента сознания конечности бытия должен начаться сознательный этап исторического овладения новым жизненным ресурсом — временем, а значит и новый — ноосферный — период эволюции, организующий жизнь в космическом масштабе времени и знаменующий переход человечества в иное временное измерение — в мир космических процессов и явлений. Овладение временем, как форма исторической регуляции, включает духовные возможности ноосферы в организованность космоса. Задача овладения временем впервые и в очень ясной форме была поставлена В.Н.Муравьевым [см.: 44].

Исходя из реального единства пространства-времени, можно принимать, что обе нормы выражают один генеральный критерий исторического развития — регуляцию и овладение данным миром в его пространственном и временном измерениях и задание его новых онтологических проекций.

Мера освоенности мирового пространства-времени разумной жизнью является в учении космизма важным критерием общественного развития. Исходя из него, Сухово-Кобылин предложил периодизацию истории. “Первый момент есть теллурическое, или земное человечество, заключенное в тесных границах нами обитаемого земного Шара. Второй момент — солярное человечество, т.е. то, которое является как Всекупота обитателей нашей солнечной Системы. Третий момент — сидерическое, или всемирное человечество, т.е. вся тотальность миров, человечеством обитаемых, во всей бесконечности Вселенной” [72, л. 83]. Для сидерического — универсального и бесконечного — человечества становится возможной “мгновенность передвижения, или чистое совершившееся и совершенное упразднение протяженности и потому абсолютное идеальное и реальное исхождение человечества в абсолютный Дух и его единение с всесильным и вездесущим Богом” [70, л. 54]. У Муравьева этапы исторического развития выражаются степенями общности мирового самодержавия разумной жизни — космократией и пантократией. “Преобразование космоса и актуальная космократия и пантократия, обеспечивающая для человека возможность жить во всем мире, во всех средах, оживотворяя и оживляя всю природу и превращая ее из современного стихийно-хаотического, неразумного мира всяческих противоборств в мир, как совершенное целое, пронизанное разумом и вполне подчиненное ему, — такова основная задача для всего человечества, освобожденного от угнетающих его внутренних противоборств” [41, с. 140]. В этой перспективе становление ноосферы по своему значению в общественной жизни есть “исторически-культурный основополагающий акт” [см.: 44, с. 72-74], закладывающий фундамент принципиально новых, не бывалых в условиях биосферы и космогонических по своим последствиям возможностей самоорганизации социальной системы. “Человечество должно быть организовано во вселенском масштабе с целью совершения им общего дела преображения мира. Эта организация и есть... всемирная космократия” [48, л. 25].

Осуществление политико-экономической (организующей живущие поколения в братское общество) и нравственной (связывающей прах отцов) регуляции приведет к восстановлению полной генеалогии человечества. С этой позиции русским космизмом открываются дальнейшие перспективы для общества и Земли: “Объединенный на всей земле человеческий род станет сознанием земной планеты, сознанием ее отношений к другим небесным мирам” [82, т. 1, с. 54]. Для этого творческий труд над природой, расширенный до космического размаха, должен быть положен во главу угла [см.: 3, с. 141] и обратиться в общемировую регуляцию, а не ограничиваться пределами Земли. Это будет означать лучшую организованность всего Космоса, послужит не только наведению истинного порядка на Земле, сохранению ее биосферы, но и явится гарантией от расхищения, деградации и уничтожения живой и косной пленки вселенной. Человек же в этом миропорядке приобретает статус свободно творящей личности; становится бесконечной по своей мощи и разнообразию проявлений космогонической силой, приближающейся в могуществе к божественной воле. “Исторический процесс есть долгий и трудный переход от зверочеловечества к богочеловечеству...” [68, с. 226].

Уподобление Божеству или Высшему Разуму должно не открываться в тайный момент слияния с Ним, а идти, возвышаясь, через искание и требование дела, вызревать в общем деле мировой регуляции, а значит и само быть регулируемо. “Если все существующее (в природе или мировой душе) должно соединиться с Божеством — а в этом цель всего бытия, — то это единство, чтобы быть действительным единством, очевидно должно быть обоюдным, т.е. идти не только от Бога, но и от природы, быть и ее собственным делом” [69, с. 137]. Вселенской литургией человечество, ставшее космическим экстраэтносом и могущее свидетельствовать собой о всюдности жизни, способно успешно преодолеть наиболее трагическую неродственность — отчужденность человека и мира от Бога. В космизме эта идейная линия представлена религиозно-философской мыслью. “Чуждость Богу будет устранена, когда все тела будут выражением мысли и чувства, когда весь мир, который стоит между нами и Богом, будет освещен сознанием, управляем волею. Для нас и нет иного пути к общению с Высшим Существом, кроме такого управления миром” [82, т. 1, с. 179].

Таким образом, все виды регуляции слагаются в иерархически организованную систему, венчающуюся идеей “высшего блага”, одновременно выступающей и как цель, и как средство, и как формула интеграции частных регуляций. В эту вершину слияния человека с миром в Боге, сходятся все частные цели. Можно сказать, что преодоление отчуждения между человеком и Богом — теорегуляция — и есть истинная и единственная цель общего дела. Все остальные подцели — необходимые его логические звенья; именно общим делом заслуживается равнославие человека с Богом. В результате всеобщей регуляции человек и мир приходят, возвращаются к Богу, это и есть собирательный идеал регуляции, ее высший смысловой уровень. В этом “бесконечном сближении человечества к Богу” [73, л. 96] организованность общества представляет собой систему социальных условий духовного подвижничества, нацеленного на сознательное “стяжание Св. Духа”. Человеческая история осознается в космизме (в его религиозном течении, поскольку научная мысль не могла входить в эту проблемную область с точными методами естествознания) как “теогонический процесс” [см.: 69, с. 142-145]. В связи с этим можно отметить близость к космософии идеи Тейяра де Шардена о “христогенезе” как продолжении ноогенеза в духовно конвергирующем мире [см.: 78, с. 12].

В этом явлении психофизическая сущность Homo sapiens выступает в био-ноосфере как новая биологическая культура — Homo creator [41, с. 131, 132], как трансфизиологическая, геологически преходящая, форма организованности разума. Homo creator в ходе активной эволюции и исторической ургистики вырабатывает геологически новый культурный тип сознания в биосфере, создает творческое культурное естество человека и реальность духовного порядка.

Подлинная духовность не совместима с физиологической основой сознания, с любой животной нуждой, неизбежной при функционировании организма человека. Поэтому возможность духовной организованности культурного вида живого вещества связана с выработкой иной формы жизнедеятельности разума, отличной от биологического пространства-времени, занимаемого дискретным объемом физиологических процессов. Одновременно это есть достижение максимальной нравственности. Духовность есть нравственно организованное общество, или нравственная социальная организованность. Именно как организованную нравственность понимал общество Соловьев [68, с. 329]. Он полагал, что, имея своей задачей осуществление безусловных норм добра, или деятельного (практического) совершенства, “нравственная организация человеческой жизни определяется вообще как совершенствование” [68, с. 505]. Конкретным историческим воплощением этой нравственной социальной “стройности” в геологических условиях Земли можно принимать ноосферу.

Ноосфера как структура-аттрактор эволюции организованности геосистемы есть культурно организованная материально-духовная реальность проявления сознания. В материальном плане она представляет кристаллизованную культуру и в этой части смыкается с преобразованным “вне-человеком” и техносферой, с технической и технологической базой, научным аппаратом цивилизации. В духовном плане ноосфера есть живая, пульсирующая ткань мысли, проявляющаяся эффектом актуального мышления в организованности глобальной структуры.

Изменение организованности идет в сторону духовного устройства, неуклонного упрочения духовных основ жизни. Организованность стремится проявиться как духовность, это ее эволюционный предел. Функциональное строение особым образом структурированной и организованной реальности, отвечающей ноосфере, можно определить как духовность, или духовный тип организованности.

В современном значении термина духовность понимается как “свойство души, состоящее в преобладании духовных, нравственных и интеллектуальных интересов над материальными” [52, с. 185], т.е. служит абстрактной, чаще мистифицированной, нормативной идеей, категорией нравственной философии. Такого понимания недостаточно для охвата физической стороны психических взаимодействий в обществе. В условиях ноосферной организованности духовность выражается не только состоянием сознания отдельной личности — ее психическим модусом, но и самой динамической структурой пространства-времени, отвечающего этой личности в ее социальном интеграле. В социальной жизни это сказывается тем, что духовность, как атрибут совершеннолетнего общества, предстает в виде реальных физических основ его строения — духовность в нем осуществляется не только в мысли (как проявление интеллектуальных запросов), но прежде всего за счет структуры этого общества, организованности ноосферы в целом. Можно сказать, что в этом случае духовность — явление и соответствующее ему понятие, выходящие за рамки этики и принадлежащие физике.

При этом духовность как онтологический статус культурного организма достигается только в условиях социального единства и соборности. По сути, и соборность, и духовность — неотъемлемые одновременные свойства социального уровня организованности, при котором возможно осуществление другого свойства — всеобщности и всюдности земной жизнемысли за счет универсальной формы ее проявления. Законы духовной жизни таковы, что духовность прямо связана с общежитием: духовная сила достигает своего максимума только в неразлучном обществе, в тесноте и духоте общей жизни [85, т. 1(1), с. 441-443].

Духовность и соборность — две важнейшие взаимосвязанные характеристики эволюционного вектора планетной организованности, взятой в социальном аспекте. Соборность не может строиться вне духовных основ, вне психократических принципов нравственной организованности человечества. Одновременно, и духовность, в смысле строения и подвижной структурной целостности социальной системы, не может достигаться помимо соборной формы проявления сознания этой целостности. В социальном фокусе этих качеств возникает “единство в любви”, которое является “не фактом, но актом” [85, т. 1(1), с. 325, 326]. В этом аспекте планетное значение культуры заключается в синтетическом сплочении дискретной общественной воли, в полном слиянии, “конъюгации психических комплексов” [5, ч. 2, с. 69], в собирании и соборовании рассеянных в био-ноосфере импульсных творческих локусов, индивидуальных интеллектуально-нравственных ресурсов в единое сплошное, непрерывно-напряженное сознание, в самостоятельно творящее Целое — богообразное, богоподобное и боговидное Существо. В нем любовь — фундаментальное многополярное взаимодействие в мире, обладающее сверхбиологической интенсивностью связи — “как начало связующее и организующее, как всеобщее взаимное тяготение” [6, с. 130], достигает наибольшей мощности и своего высшего онтологического выражения в состоянии пространства-времени космоса; она организуется в духовной форме как “вселенская космическая соборность конкретного всеединства” [6, с. 127]. Любовь, актуализируя духовные принципы соборования общества, определенные законы многополярной физической суперпозиции объемов-полей, отвечающих сознанию культурных организмов, и их синергетического взаимодействия, воссоединяет коллективное сознание в многоликое, самосущее Единство — “духовный всеорганизм” [6, с. 130] — эгрегор^[13] древних мыслителей. Это расширенный и усложненный человеческий союз, воплощенный “в виде коллективного социального живого существа” [46, л. 7], которое обладает сигнальной системой третьего и более высокого порядка — для него характерно духовное сотрудничество его элементов — ипостасийное взаимодействие частей и, за счет этого, их единое общее действие [42, л. 14]. Совершенно ясно, что такое внутреннее и внешнее согласие выражает совершенно новую социальную динамику, или организованность

Дальнейшее развертывание на Земле космического эволюционного процесса, со всей очевидностью, ведет к появлению между психическим и живым веществом такого же, в конце концов, резкого отличия, какое наблюдается в современной биосфере между ее живым и косным веществом. Существующее ныне отличие живого от косного до сих пор не получило удовлетворительного объяснения в науке, его ранние формы теряются в первоначальной истории планеты. Напротив, резкая грань между духовным и живым есть результат не изначальной, а эволюционно-итоговой дифференциации единого субстрата жизни; в масштабе короткого отрезка исторического времени это отличие сознания от живого вещества еще не обозначено резкой и непереходимой гранью.

Таким образом, идея социальной организованности развертывается в космизме представлением о новом состоянии реальности Земли и космоса, охватываемой жизнедеятельностью “социального вещества” планеты. При этом само общество выявляется как область переходных процессов био-ноосферы; его динамическое строение выражает стремление к духовности — высшей форме проявления социальной организованности. Этому эволюционному, абсолютно устойчивому в Универсуме строению жизнемысли отвечает особое состояние пространства-времени процессов разумной жизни. Благодаря этому духовность, проявляясь в атомной и органической структуре мира космогоническим эффектом сознания, в конечном счете есть модифицированная организованность космоса.