предыдущее / далее

Процессы мышления социального живого вещества, определяющие организованность общества, охватывая биосферное строение, формируют на его основе новую планетную реальность — ноосферу. Обусловленная работой сознания, она, совершенно ясно, не представляет собой только идеальную структуру — особую духовную область (“ауру”), аккумулирующую “чистую мысль”; ноосфера реально возникает как природная среда проявления сознания и, следовательно, неразрывно связана с перестройкой материально-энергетических процессов биосферы. Мысль как бы самостоятельно участвует в физических, химических и иных взаимодействиях, перерабатывая организованность биосферы. “Здесь перед нами встала новая загадка. Мысль не есть форма энергии. Как же может она изменять материальные процессы?” [15, с. 509].

Целью планомерного исторического делания русская космософия полагает выработку высших форм социального единства, международной соборности всемирного человечества, достижение обществом “братского состояния” [82, т. 1, с. 1-352], в котором открывается подлинный коллективизм. “Идея об едином государственном объединении всего человечества становится реальностью... пока только реальным идеалом, в возможности которого нельзя сомневаться. Ясно, что создание такого единства есть необходимое условие организованности ноосферы, и к нему человечество неизбежно придет” [18, с. 82]. Действительное историческое единство человечества служит, посредством всемирной регуляции, осуществлению грандиозного космо-планетного проекта. Целью политики, в таком случае, должно быть “создание такого строя, который имел бы задачей объединять людей в работе над изменением мира в смысле преодоления хаотического разброда разъедающих его времен. Этот строй, по его конечной цели — власти над миром — можно назвать в последнем итоге космократией” [44, с. 110]. Уже в биосферном масштабе природная регуляция, будучи осознана как глобальная задача, требует совокупного и согласованного действия всех землян, что предполагает наличие слаженного общественного организма, в коем единство вырабатывается на основе идеи всеобщей регуляции.

Вернадский в этике научной мысли и будущей политике видел реальные механизмы государственного строительства ноосферы, предполагая при этом также и возможность нового религиозного творчества: “Я думаю, что религия имеет колоссальное будущее, но формы ее еще не найдены” [16, л. 56]. Все сферы этих и других социальных процессов являются специфическими областями проявления культурных функций цивилизованного человечества, объективно возникающих в условиях земной реальности.

Тонким искусством подвижнического овладения историей, личного нравственного самодвижения человека космизм соединяет метафизический план Царства Божия с реальной планетной организованностью. Эта ургистика заключается в “ведическом” делании истории, органическом восхождении человека в своем совершенствовании от земного плана к “небесному” — духовному и превечному. Подобное “духовное зодчество и действенное зиждительство” [47, с. 422], при этом, не требует индивидуального отрешения человека, устанавливающего персональную связь с высшими мировыми энергиями; оно состоит в открытом социальном охвате всех пластов планетного бытия всеобщей регуляцией.

Стремление развернуть мысль о природном управлении и логически исчерпать смысл требования братства между сынами неизбежно приводит космософию к выводу о необходимости иного, более глубокого направления нравственных отношений.

Нравственная регуляция восстанавливает всемирное “отечество” — преодолевает неродственность между живущими и умершими путем воскрешения: “воскрешение... есть полное торжество нравственного закона над физическою необходимостью” [82, т. 1, с. 131]. Путем “патрофикации” [82, т. 2, с. 267] восстанавливается полнота социального мира, в котором все люди — одновременные поколения сынов вместе с прошедшими поколениями отцов — составляют полный геоэтнос. Библейский постулат “Бог отцов есть Бог не мертвых, а живых” открывается в учении Федорова не только провозглашением символической преемственности — через веру в единого Бога, общего у всех — отцов и сынов, но и более радикальным призывом, обязывающим уже не к пассивно-христианскому восприятию этой преемственности, не к признанию трансцендентно-духовной связи и осознанию родственных отношений с умершими через Бога, а к ургическому, деятельному утверждению этого должного восторжествовать заветного принципа, к восстановлению и охранению нарушенных нравственных связей: если Бог — это Бог не мертвых, а живых, и если, далее, вопреки нравственной декларации существуют целые поколения умерших (и тем самым уже утративших явную, плотную связь с Богом своих сынов), то неизбежно мертвые должны быть физически воскрешены, восстановлены для новой жизни — “паки-бытия” — и тем самым снова возвращены в лоно Божьего мира, водворены в него явным образом, телесно осуществив принцип единого для всех поколений Бога.

Задача воскрешения, являясь заветным чаянием проекта Федорова. У Вернадского, например, охватившего своим творчеством энциклопедический круг научных, философских, историко-научных проблем, подходившего к вопросам бессмертия через автотрофность, идея воскрешения, насколько сегодня известно по опубликованным и архивным материалам, ни в научном, ни в каком ином аспекте не осмысливалась. С позиций “научной этики” Циолковского воскрешение и вовсе неопределенная цель, излишняя и, скорее всего, вредная работа человека, нарушающая природную целесообразность.

Более точно идею воскрешения можно оценить в контексте понятия структуры ноосферы. В ней “живое” мышление — актуальное психическое состояние пространства-времени, отвечающего сознанию личности, — всегда отличается от того культурного следа, который оно оставляет в области своего проявления после смерти человека в виде материально-энергетически и (или) информационно выраженной мысли. Таким образом, ноосфера есть не только метаморфизированная биосфера, она одновременно, в такой же мере метаморфизированная структура прошлых ноосфер планеты. Она представляет собой структурно гетерогенное и гетерохромное культурное целое, синтез многих культур различных эпох. Современным технологическому и информационному типам культур предшествовали более ранние, например, мифологическая и религиозная. Ее будущее состояние будет представлено духовным типом. Однако, в стремлении к действительной полноте ноосфера не может ограничиваться исторически-символическим синтезом всех культурных пластов — интеграцией произведенной в историческое время действенной культурной биогенной энергии; она должна полно учитывать все когда-либо создававшиеся в ней духовные возможности, проявлявшийся творческий потенциал своих исторических форм. Полная, или голографическая ноосфера, являясь культурным экстремумом единой истории человечества, требует реконструкции состояния жизнедеятельности сознания, активного поля жизнемысли всех пропавших эпох, т.е. воскрешения психических неделимых — разумных очагов былых ноосфер. Построение наибольшей геоноосферы возможно при восстановлении утраченных психо-социальных фрагментов единой, геологически максимальной ноосферы, т.е. при восстановлении полного геоэтноса.

С точки зрения бесконечных духовных возможностей каждой сознающей личности ее значение не может иметь преходящий характер и меняться при постоянной переоценке представлений, связанной с уточнением и углублением научных знаний о мире. “О личности можно говорить только в аспекте вечности... поскольку она причастна к целому” [45, с. 112]. В организованности ноосферы человек определяется как актуальное сознание, живое психическое неделимое, т.е. он необходим в ней во всей полноте своих духовных проявлений и реальном обладании ими, как личность “абсолютная”, а значит восстановленная и утвержденная в творческих правах воскрешением и бессмертной жизнью.

Идея воскрешения расширяет смысловое содержание ноосферы, которая теперь охватывает не только аккумулированный в социальное время культурный ресурс “запротоколированной” мысли и текущее состояние жизнедеятельного сознания планеты, но геологически полный, многомерный ментальный объем. Реальное сознание бывших поколений, поднятое с исторических глубин, входит не только в духовную картину мира, а в саму его структуру и организованность благодаря воскрешению личностей.

История, в том виде, в каком она сегодня представляет знание прошедшего, не дает верной картины духовных навыков и интуиций далеких эпох. По отдельным сохранившимся фрагментам, например арийского мировоззрения, можно предполагать наличие огромного пласта бытия, ушедшего из социального и психического оборота с развитием техники и становлением рационалистической цивилизации. За прошедшие исторические сроки прогресс психики не может считаться значительным, как это часто представляется, особенно в условиях научно-технического прогресса последнего столетия. Личность, выделенная в собственном психическом значении из социально-исторического фона, вероятно, очень близка в своих возможностях к далеким предшественникам. Разность духовных возможностей индивидов различных исторических эпох не лежит в области анатомических отличий нервной ткани, она вызвана разрывом социально-исторических качеств среды проявления мышления — зрелостью собственно ноосферы. “В течение сотен тысячелетий скелеты Homo sapiens, в том числе и череп, не дают основания для рассмотрения их как принадлежащих к другому виду человека. Это допустимо только при условии, что мозг палеолитического человека не отличается сколько-нибудь существенным образом по своей структуре от мозга современного человека” [18, с. 133]. Исходя из данного антропологического факта, следует признать всех исторически преходящих представителей вида Homo sapiens потенциально равноправными участниками ноосферы зрелых форм. С этой точки зрения в определенных социальных обстоятельствах жизни воскрешение создает для каждого изжитого человеческого индивида действительно равные возможности в раскрытии его творческой сущности. В подобной оценке интеллектуальных задатков угасших личностей можно видеть, как будто, возрождение на новой основе идеи “равенства по разуму” всех людей — “гомонойи” древних греческих мудрецов. Та незначительная дистанция между духовными свойствами, которую можно все же допускать как обусловленную микроструктурными изменениями мозга, не может считаться непреодолимым препятствием для ноосферного будущего раннего человека; она может быть компенсирована интенсивной повоскресной психофизической регуляцией, вырабатывающей более совершенный мозговой аппарат в “новом теле”.

“Технологическая” часть дела воскрешения у Федорова основана на убеждении, что все мельчайшие неделимые частицы, составлявшие некогда дисперсную психофизическую структуру определенного человека, несут на себе неизгладимую печать, информационный след принадлежности к этой “союзной системе”. Элементному составу каждого организма соответствует индивидуальный, отличный от всех других, физический спектр и собственная резонансная частота. Проводя “спектральный анализ” вещества Земли и околоземного пространства и идентифицируя нестираемый временем и неповторяемый в любых других генерациях шифр (сортируя атомы по примеру демона Максвелла), можно было бы, по мысли Федорова, подбирать необходимые структурные элементы и компоновать их в психофизический объем, отвечающий воскрешаемому отцу. Такое собирание рассеянных частиц, производимое не только на Земле, но и в космосе, составляет предмет “космотеллурической науки и искусства”, тогда как “сшивание” тканей есть вопрос физиологический и гистологический [82, т. 1, с. 329]. Для ритмизации процесса связывания частиц праха используется “музыка воскрешения”, построенная на гармонических колебаниях индивидуальных резонансных частот. Все вместе это должно обеспечить воскрешение умерших.

Научное представление об организованности биосферы, ее живого вещества оставляет это предположение Федорова вне реальных методов патрофикации. Биогеохимические циклы, миграция атомов, постоянный ток вещества через дисперсный организм, непрерывно и многократно обновляемый таким образом на всем протяжении своей жизни, новые вхождения элементов, безудержно “вымываемых” из одного живого или распавшегося организма в структуру других, — все эти безусловные факты делают невозможной механическую селекцию частиц по признаку принадлежности некоторому организму. Последний не есть статичный пространственный объем, определяемый математически; он характеризуется особым состоянием пространства-времени с отвечающим ему типом геометрии [см.: 17, с. 154, 18, с. 31, 273], т.е. существенным образом детерминирован временем жизни, задан функционально.

Механический подход принципиально не соответствует уровню сложности биосферы — организованности жизни

Информационный подход к проблеме воскрешения ставит ее в другую плоскость. Воскрешение в этом случае есть воспроизведение в новых условиях прежней формулы, воссоздание единственного в своем роде “нумера” по известной психофизической записи. “Воскрешение существа возможно только, поскольку каждый индивид есть известная комбинация элементов мира, каковая комбинация может быть выражена определенной формулой. ‹...› Воскрешение вещи значит только повторение бывшей подобной комбинации множества элементов, составляющих вещь или влияющих на нее” [44, с. 106].

Эта формула должна отражать, прежде всего, духовную, психическую сторону личности, тогда как в отношении физической конституции она заключает общие структурные принципы — организмы в пределах вида Homo sapiens однородны. Кроме того, точное воспроизведение организма не является необходимым условием воскрешения человека, поскольку он должен иметь более устойчивую жизненную форму. В связи с этим представляет интерес гипотеза, выдвинутая А.К.Манеевым, допускающая существование субстанции полевого типа, на основании которой возникает особая биопсиполевая формация, связанная с человеком. В ней фиксируются и надежно хранятся сведения обо всех — телесных и, главным образом, психических — свойствах индивида, в том числе и приобретаемых им в течение жизни. На основе этой информационной голограммы, согласно гипотезе, в принципе возможно восстановление субъекта в прежней полноте его жизнепроявлений и последующее целостное преобразование его в устойчивую невещественную реальность [см.: 36, с. 94-95; а также: 35]. Ф.М.Достоевский, сочувствовавший идее воскрешения, предполагал, например, что “тела в первом воскресении, назначенном быть на земле, будут иные тела, не теперешние, т.е. такие может быть, как Христово тело по воскресении Его до вознесения, в Пятидесятницу” [59, с. 317].

Воскресение в новых телах само по себе еще не дает совершенного физического и духовного состояния человека, не отрешенного психофизической саморегуляцией от прежних физиологических и психических переживаний. Кроме того, личность в своем подсознании хранит опыт жизни в былом организме — “память” организма о самом себе, безусловно, сказывается на содержательности мышления. Всякое сознание несет определенный отпечаток личных морфологических и физиологических особенностей, связанных с конкретным организмом. Это влияние имеет значение в процессе повоскресного изживания, пресуществления человека — освобождения его сознания от органической рефлексии.

Таковы закономерные проявления социальной регуляции, составляющей необходимое условие организации всемирного естественноисторического процесса и перехода к более значимым формам выражения управления в Универсуме со стороны общества.