Ключевые слова:
Абсолютное благо	Абсолютное добро	Абсолютные и частные ценности	Бедность кантианства
Бог в нас	Власть времени	Вне любви нет жизни	Возможность теодицеи
Возрастание богатства жизни	Высший смысл истории	Деятельность субстанций	Жажда бесконечности
Зло как надстройка над добром	Знание о мире	Идеал-реализм	Идеальная противоположность
Индивидуальность личности	Интуиция	Искания абсолютного добра	Истинный путь русского духа
Конкретная этика	Критика субъективного идеализма	Личная история	Личное индивидуальное бес-смертие
Механизм дифференцирования	Направление русской философии	Начала общественной жизни	Обожение твари
Общественная утопия	Общественное целое	Общество как система целей	Отношение субстанций
Отношения в Царстве Божием	Перевоплощение	Подлинная любовь	Познание и бытие
Прекрасное	Преодоление источника бедствий	Природа знания	Природа целого
Проблема выбора	Проблема зла	Проблема смысла жизни	Путь к обожению
Разновидности эмпиризма	Русская душа	Сверхвременное единство	Свобода воли и действия
Смерть	Смерть	Смысл жизни	Смысл истории
Соборное творчество	Соборность	Социальное бытие	Строение мира
Темные глубины человеческого сердца	Теория интуитивизма	Требовательность и снисходительность	Условия смысла жизни
Характер русского народа	Христианский героизм	Человек как творец	Человеческая история
Чувственное восприятие

Идеи:

Абсолютное благо Ясно, что высшее, абсолютное благо, наполняющее нашу жизнь, само должно быть вечным. Ибо, как только мы помыслим в качестве него какое-либо временное состояние, будь то человеческой или мировой жизни, так возникает вопрос об его собственном смысле. Все временное, все, имеющее начало и конец, не может быть самоцелью, немыслимо как нечто самодовлеющее; либо оно нужно для чего-то иного - имеет смысл как средство, - либо же оно бессмысленно. Ведь поток времени, эта пестрая, головокружительная кинематографическая смена одних картин жизни другими, это выплывание неведомо откуда и исчезновение неведомо куда, эта охваченность беспокойством и неустойчивостью непрерывного движения, и делает все на свете «суетным», бессмысленным. Само время есть как бы выражение мировой бессмысленности. Искомая нами объективно полная и обоснованная жизнь не может быть этим беспокойством, этим суетливым переходом от одного к другому, той внутренней неудовлетворенностью, которая есть как бы существо мирового течения во времени. Она должна быть вечной жизнью. Вечным, незыблемо в себе утвержденным, возвышающимся над временной неустойчивостью должно быть прежде всего то абсолютное благо, служением которому осмысливается наша жизнь. Абсолютное добро Ответ на вопрос об абсолютном добре, получаемый в религии, имеет характер истины, выраженной в конкретной форме, т. е. в форме полнокровной жизни, такой ответ стоит выше философии, потому что она дает знание лишь в отвлеченной форме. Конкретный ответ имеет характер, присущий искусству, именно художественную форму. Благодаря своей конкретности искусство совершеннее выражает истину, чем философия. Абсолютные и частные ценности Бог в Его Троичной жизни есть всеобъемлющая и притом первичная самоценность, абсолютная полнота бытия. Каждая тварная личность, по крайней мере в потенции, есть всеобъемлющая, но не первичная самоценность, все необходимые аспекты абсолютной полноты бытия, любовь, красота, истина и т. п., тоже суть абсолютные самоценности, но, будучи лишь сторонами целого, они суть частичные абсолютные ценности. Бедность кантианства Удручающая бедность построенного Кантом мира не бросается в глаза только потому, что она чересчур велика и вследствие этого не реализуется в сознании читателя. В самом деле, если интуитивизм (универсалистический эмпиризм) есть истина, если правда, что сама жизнь, сами вещи, подвергаясь сравниванию, становятся представлениями, суждениями, вообще знанием, то тогда понятно, почему сторонники Канта не пугаются утверждения, что вся богатая жизнь природы вокруг нас есть только наше представление: невольно следуя истине, они вкладывают в это представление всю реальную жизнь и не замечают своей ошибки, не подозревают, что, говоря в духе Канта о мире как представлении, они должны были бы построить совершенно иную картину, чем та, какая нам представляется в действительности. Бог в нас Наши жалобы на бессмысленность жизни, на невозможность обрести в ней смысл, по крайней мере, отчасти просто неправомерны. Жизнь имеет смысл, и этот смысл легко и просто осуществим для каждого из нас - ибо Бог с нами, в нас. Он здесь, теперь. Средь суеты случайной, В потоке мутной жизненных тревог Владеем мы всерадостною тайной: Бессильно зло. Мы вечны. С нами Бог. Кто этого не видит и не замечает, тот сам виноват - его глаза слишком близоруки, его внимание слишком слабо и несосредоточенно. Что эмпирическая жизнь мира бессмысленна, это принадлежит к ее существу, это так же бесспорно и естественно, как то, что выдранные из книги клочки страниц бессвязны, или то, что в темноте нельзя ничего увидать. Поэтому заключается внутреннее противоречие в самой попытке отыскать абсолютный смысл в эмпирической жизни или до конца «осмыслить» ее. Мы, правда, имеем законное желание и праведную надежду, чтобы все в бытии было осмысленно, и, чтобы всяческая бессмыслица исчезла, сгинула, не существовала. Но истинный смысл этого желания в молитве: «Да приидет царство Твое», истинная цель этого упования, чтобы Бог был «все во всем». Его смысл совпадает с последней задачей - чтобы весь мир растворился в Боге и перестал существовать как нечто отдельное от Бога, т. е. как мир, чтобы времени больше не было; это есть надежда, залог которой- в воскресении Христа - надежда на последнее преображение, которое совпадает с концом мира. Везде же, где мы одержимы смутной жаждой осмыслить мир, как он есть, и в мирских же формах осуществить Истинную Жизнь и абсолютный смысл, мы впадаем в противоречие, мы жертвует из нетерпения видеть смысл жизни осуществленным необходимыми, именно Божественными условиями его осуществимости; и, что хуже того, мы, сознательно или бессознательно, изменяем нашей высшей цели, вместо подлинного, т. е. абсолютного смысла хотим успокоиться на каком-то относительном, мирском, т. е. бесмысленнном «смысле». Власть времени Быть может, самая трагическая сторона человеческой жизни лежит в ее подчиненности времени; вся религия, поэзия и непосредственное личное самосознание полны горького чувства, возбуждаемого этой стороной жизни. Не только вне нас, в предметном и телесном мире, но и внутри нас, в нашей душе, все течет, все изменяется, нет, кажется, ничего прочного и неизменного. Лучшие чувства наши и наших ближних с течением времени ослабевают и разлетаются как дым, сильнейшие привязанности возникают и исчезают; то, чем мы жили вчера или несколько лет тому назад, в чем мы видели весь смысл нашей жизни, сегодня ушло от нас, стало бессильным, ничтожным призраком воспоминания; наша модлодость - не только физическая, но и душевная - быстротечна, наше вдохновение, любовь и ненависть, страдания и радости - все проходит, все становится тенью прошлого, и мы безвозвратно, роковым образом старимся не только телом, но и душой. Всеобъемлющее и всепобеждающее время царит над всем сущим, над нашей душой, как и над телом; вся наша душевная жизнь есть поток, безвозвратно несущий нас, и мы бессильны с ним бороться. Нигде рабство, зависимость человека от чуждых, равнодушных ему сил природного бытия не сознается с такой трагической остротой, как в этой власти времени над нашей душой. Вне любви нет жизни Ветвь лозы, если она сознает, что она живет только соками, пробегающими по всей лозе и идущими от ее общего корня, не может не ощутить исконного единства своей жизни со всеми остальными ветвями. Любовь есть основа всей человеческой жизни, само ее существо; и если человек в миру представляется себе оторванным и замкнутым в себе куском бытия, который должен утверждать себя за счет чужих мнений, то человек, нашедший свое подлинное существо в мирообъемлющем единстве, сознает, что вне любви нет жизни и что он сам тем более утверждает себя в своем подлинном существе, чем более он превозмогает свою призрачную замкнутость и укрепляется в ином. Человеческая личность как бы снаружи замкнута и отделена от других существ; изнутри же, в своих глубинах, она сообщается со всеми ими, слита с ними в первичном единстве. Поэтому, чем глубже человек уходит во внутрь, тем более он растворяется и обретает естественную и необходимую связь со всеми остальными людьми, со всей мировой жизнью в целом. Поэтому также обычное противопоставление самоуглубления общению поверхностно и основано на совершенном непонимании структуры духовного мира, подлинной, невидимой чувственному взору, структуры бытия. Обыкновенно воображают, что люди тогда «общаются» между собой, когда они вечно бегают, со многими встречаются, читают газеты и пишут в них, ходят на митинги и выступают на них, и что, когда человек погружается в самого себя, он уходит от людей и теряет связь с ними. Это есть нелепая иллюзия. Никогда человек не бывает столь замкнутым, одиноким, покинутым людьми и сам забывшим их, как когда он весь разменивается на внешнее общение, на деловые сношения, на жизнь на виду, «в обществе»; и никто не достигает такого любовного внимания, такого чуткого понимания чужой жизни, такой широты мирообъемлющей любви, как отшельник, молитвенно проникший через последнее самоуглубление к первоисточнику мирообъемлющей вселенной жизни и всечеловеческой Любви и живущий в нем, как в единственной стихии своего собственного существа. Возможность теодицеи Если окончательный суд состоит в том, что одни удостаиваются вечного блаженства в Царстве Божием, а другие посылаются навеки в ад, то пришлось бы думать, исходя из наблюдений над нашими несовершенствами в конце жизни, что спасаются очень немногие и бесконечное множество остальных людей обрекаются на вечные адские муки. В таком случае необходимо было бы признать, что творение мира Богу не удалось и теодицея была бы невозможна. Отсюда следовало бы, что Бог не есть существо совершенное, что Он - не всемогущий, не всеведущий и не всеблагой. Но религиозный опыт убедительно свидетельствует, что Бог абсолютно совершенен и что он есть Любовь. Поэтому несомненно, что сотворенный Им мир способен осуществлять наивысшие степени, добра. Возрастание богатства жизни Где любовь и согласие, там возрастание богатства жизни; наоборот, где вражда и особенно ненависть, там умаление жиз-ни, оскудение ее. В обществе в присутствии своего врага человек не решится продекламировать стихотворение, вкладывая в него глубокое чувство, и предпочтет прочитать его как пономарь, передавая голый смысл без попытки выразить его красоты. Он боит-ся, что неприятель будет зорко подмечать всякое нарушение чув-ства меры, всякую цыганщину и оплошность, и эта мысль застав-ляет его съеживаться при нем. Люди с обостренным инстинктом самосохранения недоверчиво относятся ко всему внешнему миру, не выносят сколько-нибудь резких звуков, громкого разговора даже на улице, в вагоне трамвая или поезда. Шопенгауэр говорит о том, как раздражают его шумы и всякие резкие звуки. Бурные проявления нелюбимого нами лица, резкий голос, порывистые движения могут вызвать в нас крайнее раздражение: безотчетно мы противодействуем каждому вторжению этих впечатлений и мнимым опасностям, бесплодно растрачивая свою энергию и утом-ляясь оттого. Если нам удается освободиться от чувства неприяз-ни и увидеть привлекательные стороны человека, положение тот-час меняется: бурные звуки, резкие движения вступают в наш организм и усваиваются как полезный запас сил; вместо утомле-ния может получиться даже освежение. Такое усвоение чужой энергии не есть вампиризм: в этих случаях мы ничего не отнимаем у человека, а только используем уже истраченную им энергию. Быть может, в силу такой разницы отношений к внешнему миру одни люди на берегу океана, слыша его неумолчный шум, при-ходят в состояние нервного расстройства и лишаются сна, а другие, наоборот, наслаждаются мощной жизнью его и сами от него по-лучают прилив сил. Высший смысл истории Поскольку мы сами творим нашу жизнь, мы - художники неумелые и слишком часто делаем многое, что запутывает и искажает художественное единство целого. Но сквозь все эти искажения и ошибки может все же преподноситься план целого, и, сознавая его, мы часто можем даже понять, какой высший, непонятный нам ранее смысл имели и сами наши заблуждения. В совсем ином положении мы находимся в отношении общечеловеческой, мировой истории. Мы всегда находимся в ее середине, и нам не дано видеть ее конца; каждый из нас вынужден уходить из театра до закрытия занавеса; не зная, что будет дальше, началом чего было бы то, что нам удалось узнать и испытать, мы не в состоянии обозреть мировую драму в целом и по тому понять ее смысл. Деятельность субстанций Вспомним о высших творческих деятельностях субъекта, напр., о музыкальном творчестве композитора. Музыкальное произведение есть сложное целое, в котором множественность частей есть не хаос, а органическое целое; в нем все элементы согласны друг с другом и существуют друг для друга, и это возможно только потому, что творец его есть существо, парящее над временною и пространственною тожественностью. По аналогии с этими высокими творческими актами нужно понимать также и всякую деятельность всевозможных других субстанций, создающих какое бы то ни было пространственно - временное бытие: каплю дождя, кристалл, клеточку организма и т. п. Жажда бесконечности В душе каждого человека, не слишком забитого судьбою, не слишком оттесненного на низшие ступени духовного существования, - выразит он позже духовный настрой, овладевший им в это время, - пылает фаустовская жажда бесконечной широты мысли. Кто из нас не испытывал желания жить одновременно и в своем отечестве, волнуясь всеми интересами своей родины, и в то же время где-нибудь в Париже, Лондоне или Швейцарии в кругу других, но тоже близких интересов и людей?.. Высшего удовлетворения достигли бы мы, если бы могли так отождествиться со всем этим миром, что всякое другое я было бы также и моим я. Однако всем этим желаниям полагает конец жалкая ограниченность индивидуального бытия, приковывающая меня к ничтожному комку материи, к моему телу, замыкающая меня в душную комнату и предоставляющая мне лишь тесный круг деятельности. Зло как надстройка над добром Из всего сказанного в предыдущих главах следует, что мы, обита-тели психоматериального царства бытия, сами виноваты в существова-нии зла. Совершив свободно дурной нравственный акт отпадения от Бога, т. е. нелюбовного отношения к Богу и сотворенным Им сущест-вам, мы сами создали царство бытия, в котором нет единодушия, есть относительный распад бытия, относительная обособленность одних су-ществ от других, непроницаемая материальная телесность, делимые и истребимые блага, борьба за них и вообще борьба за существование, значительная степень зависимости высших ступеней жизни от низших. Все душевные и телесные несовершенства, все душевные и телесные страдания суть необходимые, естественные и справедливые следствия нравственного зла. Подпав всевозможным видам зла, мы не имеем права обвинять Бога или окружающую нас среду; мы должны винить только самих себя. Утверждение, что первичная причина зла есть Бог, потому что мир, в котором возникло зло, сотворен Богом, ошибочно. Оно основывается на детерминистическом понимании причинности, со-гласно которому если А есть причина В, а В есть причина С, то А есть причина С. Иными словами, детерминист считает отношение причин-ности транзитивным так же, как, например, отношение равенства (если А равно В, а В равно С, то А равно С). Кто признает такое учение о причинности, тот рассуждает следующим образом: Бог есть причина личности А, личность А есть причина зла В, следовательно, в конечном итоге Бог есть причина зла В. Такое учение о причинной связи следует решительно отвергнуть. В своих книгах «Мир как органическое целое» и «Свобода воли» я указываю на то, что такое учение о причинности есть следствие абстракции, имеющей в виду только порядок событий во времени и отвлекающейся от динамической стороны причинности, от акта творения нового события. Имея в виду эту онтологическую (мета-физическую) основу возникновения событий, я вырабатываю динамичес-кое учение о причинности. Согласно этому учению нужно в совокупности условий, необходимых для возникновения события, резко разграничивать причину и поводы. Причиною в точном смысле слова бывает всегда только какой-либо субстанциальный деятель, какая-либо личность, об-ладающая сверхкачественною творческою силою, посредством которой она порождает событие. Все остальные условия, хотя они тоже имеют значение для возникновения события, суть только поводы, по которым личность проявляет свою творческую силу тем или иным способом. Свое действие личность осуществляет свободно: никакой другой деятель и никакие события, происходящие вне данной личности и даже в ней самой, не определяют с необходимостью, какой путь поведения она изберет. Постановка цели поступка и достижение ее есть свободное творение личности. Поэтому таких рядов причинных связей, которые можно было бы выразить формулою «А есть причина В, В есть причина С, следовательно, А есть причина С» внутри мира не существует: если А есть причина В, то это значит А есть личность, а В есть произведенное ею событие, но событие само по себе не может творить никакого дальнейшего события, потому что у событий нет творческой силы, они не суть личности. Что же касается отношения между Богом и сотворен-ною Им личностью, например тою, которая на известной ступени своего развития стала Нероном, по приказанию которого центурион убил его мать Агриппину, то и здесь не имеет смысла такое рассуждение: Бог -причина, породившая Нерона, Нерон есть причина приказания центури-она убить Агриппину, приказание, полученное центурионом, есть причи-на совершения им убийства Агриппины, следовательно, в конечном итоге Бог есть причина убийства Агриппины. Бог сотворил не Нерона, а лицо, наделенное сверхкачественною творческою силою, которая вовсе не предопределяла его выработать себе характер Нерона и совершить убийство своей матери. Между Богом и свободными действиями Нерона лежит онтологическая пропасть, бытийственный разрыв, лишающий нас права устанавливать ряд «А есть причина В, В есть причина С, следова-тельно, А есть причина С». Итак, нам не на кого сваливать вину в зле: мы сами, злоупотребляя своею свободною творческою силою, создаем царство бытия, в котором так много зла. Все первозданное, сотворенное Богом, есть добро; зло есть вторичная надстройка над добром, произведенная нами самими. Если бы это зло причиняло страдания не только нам, но и существам аб-солютно невинным, то строение мира было бы крайне несправедливым. В действительности этой несправедливости нет. В предыдущем уже было показано, что члены Царства Божия совершенно неуязвимы никакими видами зла, ни душевными, ни телесными: в их характере нет тех страстей, затронув которые можно причинить страдания, преображенное тело их недоступно никаким повреждениям и смерти. Знание о мире Процесс в я («мой» процесс, напр., усилие припоминания) не просто совершается, а становится познанным событием, если я обращу на него внимание и отличу его от других событий, иными словами, мир не-я познается так же непосредственно как и мир я. Разница только в том, что в случае знания о внутреннем мире и объект знания и процесс сравнивания его находится в сфере я, а при познании внешнего мира объект находится вне я, а сравнивание его происходит в я. Значит, в процессе познания внешнего мира объект трансцендентен в отношении к познающему я, но, несмотря на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающийся в мире не - я (материал знания), а другою стороною совершающийся в мире я (внимание и сравнивание). Идеал-реализм Конкретная этика возможна не иначе как на основе конкретного идеал-реализма, т. е. такой системы, которая в сфере идеального (духовного) бытия находит не только отвлеченные идеи, правила, законы и т. п., но и конкретно - идеальные начала, именно субстанции как живые существа, дух с бесконечною содержательностью бытия, не исчерпаемою посредством отвлеченных идей. Идеальная противоположность Возьмем любое a, или b, или c (желтизна, синева, твердость, точка, справедливость и т. п., и т. п.). Каждое из них есть «это», определенное благодаря своему особому содержанию (a' товости, или , b' товости, или c' товости), которое исключает весь остальной мир: желтизна, рассматриваемая в ее собственном содержании, есть не синева, не твердость, не точка и т. д., и т. д. Это взаимоисключение всех содержаний мира, это отношение противоположности между ними имеет сверхпространственный и сверхвременной характер: желтизна и синева отрицательно от носятся друг с другом независимо от времени и пространства. Назовем такую противоположность идеальною. Индивидуальность личности Индивидуальность личности невыразима ни в каком ограни-ченном определенном «что», ни в каком качестве. Поэтому в слу-чае подлинной любви к личности нельзя сказать, «за что» мы любим. Нередко мы говорим, что любим одного человека за его добродушие, другого за его глубокий ум или за нравственную чут-кость. В этих случаях или любви к личности нет, а есть любовь к ценностям, осуществленным в перечисленных качествах, или же любовь к личности есть, но, желая указать ценность любимого, мы ссылаемся на какое-либо сложное качество его, пронизанное всей его индивидуальной природой. В таком случае попытка вы-разить в отвлеченных понятиях основания своей любви неточна. Любить за осуществленные добрые качества нетрудно, но такая любовь не есть вершина личной жизни и способность к ней не есть особенно большая заслуга. Неличный и поверхностный ха-рактер такой любви ясно обнаруживается тогда, когда любовь к лицу охладевает, как только оно проявит какое-либо дурное качество. «Полюбите нас черненькими, беленькими всякий полю-бит», - говорит пословица. В самом деле, индивидуальная лич-ная любовь объемлет всего любимого человека вместе с его недо-статками, и даже чем ярче обнаруживаются недостатки, тем более обостряется и становится жертвенной такая любовь; осо-бенно часто она встречается в отношениях родителей к ребенку, больному телесно или душевно («хоть дитя и криво, да отцу, ма-тери мило»), или в тех случаях, когда девушка любит лицо с пре-ступными задатками и вступает в брак с ним для спасения и воз-рождения его. Неудивительно, что личная любовь простирается на всего че-ловека в целом. Личность, осуществляющая в Царстве Божием свою индивидуальную нормативную идею, есть индивидуальная абсолютная ценность, неповторимая и незаменимая. Когда лич-ность находится в состоянии падения вне Царства Божия, она осуществляет жизнь, полную недостатков, реализуя свою идею искаженно. Однако и в самом своем падении она остается своеоб-разной; сквозь самые недостатки ее просвечивает ее незамени-мая и ценная единственность; в какой-нибудь улыбке больного ребенка, в каком-либо движении преступного мота или бретера вроде Долохова (в «Войне и мире») нравственно и эстетически зоркому глазу, художественно улавливающему конкретную це-лость личности, может открыться индивидуальность ее, и тогда она навеки станет предметом любви, сочетающей свою жизнь с чужою так, как если бы они были единое целое. Такой же характер направленности на индивидуальное целое, несмотря на его недостатки, имеет и любовь к личностям выс-шего порядка - к отечеству, нации, государству. Кто говорит, что любит свою родину, поскольку в ней «хорошие законы», у того нет подлинной любви к ней. Интуиция Тварные ограниченные существа могут достигнуть абсолютной полноты бытия, не иначе как взаимно восполняя свои творческие деятельности, следовательно, принимая живое участие в жизни друг друга и прежде всего в жизни Божией. Это возможно только в том случае, если каждое существо есть не только для - себя - бытие, но и бытие для других. Поймем точно, как значительно это условие. Для действительного восполнения нашей жизни чужою жизнью недостаточно иметь знание о чужой индивидуальности в форме копий или символов в нашем уме: копии и символические изображения мертвы, подлинное живое проникновение в чужую жизнь возможно лишь в том случае, если чужие состояния даны мне для наблюдения так же непосредственно, как и мои собственные, т. е. не в виде копий, а в подлиннике. Такое непосредственное имение в виду своих и чужих состояний в подлиннике я называю интуицией. Искания абсолютного добра Искание абсолютного добра, свойственное русскому народу, ведет к признанию высокой ценности всякой личности. Поэтому русская интеллигенция проявляла всегда повышенный интерес к социальной справедливости и заботу об улучшении положения крестьян, как наиболее обездоленного сословия.  К числу первичных, основных свойств русского народа принадлежит доброта, углубляемая и поддерживаемая исканием абсолютного добра и религиозностью; однако, измученный злом и нищетой, русский человек может проявить и большую жестокость. В связи с опытом искания абсолютного добра у русского народа развилась высокая и разносторонняя одаренность, теоретический и практический ум, художественное творчество в разных областях искусства. Чуткость к добру соединена у русского народа с сатирическим направлением ума, со склонностью все критиковать и ничем не удовлетворяться.  Искание абсолютного добра, конечно, не означает, что русский человек, например простолюдин, сознательно влечется к Царству Божию, имея в своем уме сложную систему учений о нем. К счастью, в душе человека есть сила, влекущая к добру и осуждающая зло, низависимо от степени образования и знаний его: эта сила - голос совести. Русский человек обладает особенно чутким различением добра и зла; он зорко подмечает несовершенство наших поступков, нравов и учреждений, никогда не удовлетворяясь ими и не переставая искать совершенного добра. Истинный путь русского духа Русскому духу путь от «cogito» к «sum» всегда представляется абсолютно искусственным; истинный путь для него ведет, напротив, от «sum» к «cogito». То, что непосредственно очевидно, не должно быть вначале проявлено и осмыслено через что-то иное; только то, что основывается на самом себе и проявляет себя через себя самое, и есть бытие как таковое. Бытие дано не посредством сознания и не как его предметное содержание; напротив, поскольку наше «я», наше сознание есть не что иное, как проявление, так сказать, ответвление бытия как такового, то это бытие и выражает себя в нас совершенно непосредственно. Нет необходимости прежде что-то «познать», осуществить познание, чтобы проникнуть в бытие; напротив, чтобы что-то познать, необходимо уже быть. Конкретная этика Говоря о нарушении нравственных правил, необходимо разли-чать две возможности. Во-первых, бывают случаи, когда правило не то чтобы нарушается, а просто неприложимо к данным обстоя-тельствам. Оно кажется нарушенным только потому, что выра-жено слишком кратко и требует более или менее сложных толко-ваний. Во-вторых, бывают случаи столкновения двух правил этики закона, и во имя более высокой ценности или вследствие столкновений ранга и силы ценностей приходится одно из правил действительно нарушить. Это те случаи, когда нравственное поведение становится драматическим, так как человеку приходится брать на себя вину совершения злого дела во избежание еще худ-шего зла. Как уже было разъяснено, такие случаи возможны лишь в том несовершенном царстве бытия, которое создано нашим отпадением от Бога. Примеры первого и второго случая легко найти, рассматривая нарушения правила «не лги». Кант, сторонник ригористической морали, не допускает никаких исключений из этого правила, даже и взятого в его отвлеченной всеобщности. В статье «О мнимом праве лгать из любви к человеку», рассматривая вопрос даже и не с нравственной, а с правовой точки зрения, он говорит: «Прав-дивость в высказываниях, которых нельзя избежать, есть фор-мальный долг человека в отношении к каждому человеку, хотя бы и могли возникнуть от нее вредные последствия для него и для других». Этот долг Кант обосновывает указанием на то, что ложь подрывает доверие к высказываниям, а следовательно, и ко всем правилам, основанным на договоре. Таким образом, по мнению Канта, даже и в том случае, когда убийца спрашивает, в нашем ли доме друг наш, которого он хочет убить, мы обязаны сказать правду. Вл. Соловьев, рассматривая пример Канта, различает два смысла слова «ложь» - формальный и нравственный. «Формаль-но-ложное заявление, т. е. противоречащее тому факту, к которо-му оно относится, не всегда есть ложь в нравственном смысле, или проявленная лживость, а становится таковою, лишь когда про-исходит из дурной воли, намеренно злоупотребляющей словом для своих целей; дурное же свойство воли состоит в противоре-чии ее не к какому-нибудь факту, а должному». Более сложный случай, именно столкновение двух требова-ний долга, находим мы в «Отверженных» Виктора Гюго. Агент сыскной полиции Жавер, типичный представитель законнической и к тому же классовой морали, убедившись, что всеми ува-жаемый мэр Мадлен есть в действительности беглый каторжник Жан Вальжан, идет с целью арестовать его, открывает в поме-щении больницы дверь, за которой притаился мэр, и спрашивает монахиню Сульпицию, не здесь ли Мадлен. Сестра Сульпиция говорит, что его в этом помещении нет, и Жавер удаляется, вполне доверяя благочестивой, правдивой монахине. Поведение сестры Сульпиции есть один из случаев нравственной драмы в земных условиях, когда человеку приходится брать на себя вину дурного поступка. Конкретная этика, имеющая в виду индивидуальные ценно-сти и соответственно им такие случаи поведения, которые невыра-зимы в правилах этики закона, не может в силу самого существа своего предмета развить детальное учение о нем. Необходимо лишь, говорит Шелер, чтобы этика установила и объяснила бес-спорный факт, что «существует господствующее над нею самою этическое знание мудрости, без которого также непосредственное знание общезначимых ценностей (и тем более научное изложение их) по существу несовершенно. Никогда, следовательно, этика не может и не должна заменить индивидуальную совесть». Критика субъективного идеализма Насилия над непосредственным сознанием, производимые, в угоду теориям, никогда не удаются: внутрителесные переживания и после присоединения их к субъективному миру все равно по-прежнему чувствуются как не-я (цвета, запахи и т. п.). Самые усилия сторонников субъективного идеализма доказать, что запахи, вкусы и т. п. внутрителесные переживания только кажутся принадлежащими транссубъективному миру и практическая неуспешность этих усилий показывает, что у нас есть мощное, непосредственное и потому неистребимое испытание субъективности и транссубьективности. Личная история Надо помнить, что прогресс или регресс есть свободно разви-вающаяся личная история каждого существа; это значит, что прогресс и регресс не может быть передаваем от одной личности к другой механически или по наследству: он может быть резуль-татом только собственного опыта и собственных усилий каждой личности. Правда, подражание, усвоение чужого творчества, обу-чение и воспитание имеют некоторое значение, однако лишь вто-ростепенное, лишь в меру интереса, пробудившегося в самом вос-питываемом. Поэтому прогрессивное накопление возможно разве только в области передачи знаний от одного поколения к другому, да и то лишь знании низшего порядка, например имеющих значе-ние для техники; интерес к ним одинаково силен у каждого по-коления, потому что связан с повседневными, однородными у всех людей нуждами. Что же касается знаний более высокого порядка, например философских, здесь завоеванное одними поколениями и понятое ими нередко выпадает из жизни других поколений, и требуются новые усилия, для того чтобы восстановить и вновь по-нять давно уже открытые истины. Отсюда ясно, что поведение деятелей, усвоивших одинаковый в общих чертах тип жизни, например людей и народов, крайне раз-нообразно. Есть лица и народы, совершенствующиеся в добре; другие, наоборот, деградируют в тяжелых условиях жизни (воз-можно, что такова, например, была судьба эскимосов); третьи вступают даже на путь сатанинского зла (быть может, древние мексиканцы с их жестокой религией были на этом пути). Чтобы установить, изучая какие-либо явления, имеется ли в них прогресс, нужно проследить историю определенного индиви-дуального деятеля, например такого-то человека или определен-ного народа. Но смерть человека есть выход его из нашего поля наблюдения. Земной человеческий тип жизни деятеля есть только краткий эпизод в длинной истории его, которая тянется биллионы лет и не дана нашему наблюдению как целое. То же самое отно-сится и к народам. Каждый народ есть живое органическое целое, во главе которого стоит личность народа, субъект всей народной жизни. Смерть народа есть распад органической целости его, вы-ступление из его состава того субъекта, который был организую-щим центром, и переход к существованию в виде другого народа или даже иногда к сверхнародному бытию, притом, быть может, не на земле. Отсюда ясно, что, изучая историю человечества, мы наблюдаем только сравнительно небольшие отрывки жизни различных инди-видуумов и в каждом отрывке находим прогресс или регресс в от-носительно незначительном масштабе. Положение это можно пояснить следующим сравнением. Положим, мы наблюдаем в те-чение десяти лет жизнь первого класса какой-либо начальной школы. В течение года замечается прогресс некоторых его уче-ников в чтении, письме, счете и прогресс класса, как целого, в дис-циплине, умении организовать общественные предприятия и т. п. Но в следующем году нет продолжения этого прогресса: все на-чинается сначала, и неудивительно, потому что класс состоит из новых индивидуумов и сам представляет собой новое индиви-дуальное целое. Нечто подобное представляет собой и жизнь че-ловечества. Каждый день одни люди умирают, другие рождаются. Многие из рождающихся впервые вступают в ряды человечества, поднявшись из животной, вообще дочеловеческой жизни. Неуди-вительно, что среди них есть немало Калибанов (персонаж пьесы У.Шекспира «Буря»). Даром речи они пользуются прежде всего для брани, свободою - для пьянст-ва. Мало того, целые народы сходят со сцены и вместо них вступают в исторический процесс новые народы, члены которых вышли, может быть, только из дочеловеческого бытия. Неудивительно поэто-му, что в истории человечества нет линейного прогресса. Личное индивидуальное бес-смертие Учение о том, что материальная природа как совокупность процес-сов отталкивания, образующих непроницаемые тела, творится нами, грешными существами, и есть одно из проявлений нашей греховной себялюбивой воли, может подать повод к следующему недоуменному вопросу. Согласимо ли это учение о материальной, т. е. непреображен-ной, телесности, с мыслью о земном воплощении Логоса как Богочело-века Иисуса Христа. Ответ может быть следующий. Богочеловек Иисус Христос вступил в наш грешный мир для спасения нас от зла, приняв на себя все последствия и страдания греха, кроме самого греха. Он вступил . в живое общение с весьма грешными людьми. Мало того, приняв на себя последствия греха, Он настолько приблизился к нам, что усвоил на время до своего воскресения и тело, несовершенное, непреображенное. Это значит, что Он вступил в интимное общение не только с нами, грешными людьми, но и с дочеловеческою падшею природою, не совер-шая, однако, при этом никакого греха. Учение о перевоплощении и о существовании множества ступеней личного бытия, более высоких и более сложных, чем жизнь земной человеческой личности, может навести на мысль, будто изложенное мною мировоззрение есть разновидность теософии или антропософии. В действительности оно глубоко отличается и от теософии, и от ант-ропософии. В самом деле, мой персонализм резко отграничен от всех видов пантеизма: моя статья «О творении мира Богом» («Путь», № 54) и эта книга содержат в себе теизм, разграничивающий онтологически Бога и тварный мир более четко, чем когда бы то ни было в истории философии. Далее, в моем мировоззрении решительно отвергнут детер-минизм, и во всех отделах его решительно проведено учение о свободной творческой активности всех существ даже и на самых низших ступенях природы. Говоря об эволюции, я подчеркиваю, что она вся состоит из свободных действий потенциальных и актуальных личностей; она может быть и возрастанием в добре, и возрастанием в зле, и блужданием по боковым линиям, ведущим в тупики, из которых нелегко выбраться; и возрождение падших существ совершается не с детерминистическою необходимостью, а как ряд свободных актов раскаяния в грехе и свобод-ного возрастания любви к добру. Поэтому детерминистически необ-ходимая карма отвергается мною; учение, что всякое страдание и несове-ршенство, переживаемое нами, возникают как следствие нашего основ-ного греха, себялюбия, благодаря своей связи с учением о свободе и благодаря объяснению того, как несовершенства возникают естествен-но из себялюбивой воли, глубоко отличается от понятия кармы. В моем персонализме, далее, выдвинута на первый план идея субстанциальности каждого деятеля как существа сверхвременного, как вечного индивидуума, обладающего личным индивидуальным бес-смертием. Механизм дифференцирования Нетрудно представить себе, каким образом из последовательных актов дифференцирования, выражающихся в форме суждения, возникают представления и понятия. Положим, благодаря первому акту дифференцирования мы узнали, что (нечто) есть «S», во втором акте мы уже знаем, что «S есть Р», в третьем - «SР есть М» и т. д. Иными словами, дифференцированные продукты предыдущих суждений мыслятся как один компактный комплекс элементов S, SP, SРМ на фоне недифференцированного остатка. Направление русской философии С направлением русской философии, которое определяется понятием жизненного опыта как основы познания истины, тесно связана другая характерная черта русского мировоззрения: тяга к реализму, или, лучше сказать, к онтологизму, невозможность довольствоваться какой-либо формой идеализма или субъективизма. В этом смысле очень симптоматично, что, несмотря на огромнейший интерес, который всегда проявляли в России к немецкой философии, ни Кант, ни Фихте никогда не оказывали здесь сколько-нибудь глубокого и длительного воздействия на умы. Напротив, чрезвычайно велико было влияние нашего более онтологически выдержанных систем Гегеля и Шеллинга. Критика философии Канта и борьба против кантианства - также постоянная тема русской философской мысли. Начала общественной жизни Последняя цель общественной жизни, как и человеческой жизни вообще, одна - осуществление самой жизни во всей всеобъемлющей полноте, глубине, гармонии и свободе ее божественной первоосновы, во всем, что есть в жизни истинно- сущего. Из этой общей цели общественной жизни вытекает иерархическая структура тех отдельных начал, которые в своей совместимости ее выражают. Наиболее общим и первичным из .таких начал является триединство начал служения, солидарности и свободы. Обожение твари Обожение твари не может быть отождествлением ее с Богом: грань между тварным миром и Богом не может быть перейдена. Но и обособлении от Бога одними собственными усилиями тварное ограниченное существо не может достигнуть абсолютной полноты бытия, мыслимой в понятии обожения. Остается мыслимым поэтому лишь тритий путь: оставаясь до конца отличным от Бога, тварное существо может удостоиться тесного союза с Богом, благодаря которому все деятельности его будут осуществляться в интимной связи с Божественной жизнью, и, таким образом, оно будет активно соучаствовать в абсолютной полноте бытия. Такое поднятие на высоту Божественной жизни, происходящее с помощью Божией, Отцы Церкви называли обожением по благодати. Общественная утопия Утопия земного рая, полного, адекватного насаждения на земле царства Божия принципиально несостоятельна, потому что не считается с основным онтологическим фактом греховности, несовершенства человеческой природы, поэтому такие утопии, при попытке их актуального осуществления, неизбежно - в силу ложности их онтологического обоснования - вместо, чаемого земного рая приводят к насаждению ада на Земле. Общественное целое Соборное целое, частью которого чувствует себя личность и которое вместе с тем образует содержание последней, должно быть столь же конкретно индивидуально, как сама личность. Оно само есть живая личность (не в смысле отдельного субъекта сознания, что было выше отвергнуто нам, а в смысле именно конкретной индивидуальности его существу). Можно чувствовать себя неотъемлеым звеном и вместе с тем носителем только определенного индивидуального целого - данной семьи, данного народа, данной церкви. Истинное «мы» столь же индивидуально, как «я» и «ты». Общество как система целей То, что образует существо любой формы общественного союза или общественного отношения - будь то форма правления, как «монархия» или «республика», или форма отношения между классами, как рабство, крепостное право, или вольнонаемный труд, или личное отношение, как семья, союз дружбы, отношение между супругами, между родителями и детьми и т.п., -и в чем состоит само бытие этой общественной формы, есть объективная сверхчеловеческая идея, порожденная самим человеком и властвующая над ним через акт его веры в нее и служение ей. То, что общество есть всегда нечто большее, чем комплекс фактических человеческих сил, именно система объективных идеально- формирующих, сверхчеловеческих идей, есть лучшее свидетельство, что человеческая жизнь есть по самому своему существу жизнь богочеловеческая. Отношение субстанций Образцом для понимания связи между Высшею субстанциею и остальными субстанциям может служить отношение между обществом и индивидуумом: общество не творит индивидуума, но некоторые деятельности индивидуума имеют общественный характер, т. е. подчинены требованиям общественного целого. Точно так же весь мир есть единство многих субстанциальных начал, по своему происхождению независимых друг от друга и настолько самостоятельных в отношении друг друга, что они способны даже вступать между собою в отношения враждебного противоборства. Следовательно, если бы кто- либо стал утверждать, будто Высшая субстанция есть Абсолютное, ему пришлось бы вместе с тем считать и каждую из остальных субстанций Абсолютным, т. е. допустить существование множества Абсолютных. Однако это невозможно: многие Абсолютные, т. е. многие начала, вполне первоначальные по своему бытию, не находились бы ни в каком отношений друг к другу (согласно нашей теории отношении) и потому не могли бы образовать единую систему мира.  Для созерцания объекта нужны, кроме наличности объекта, еще психологические (а у человека так же и физиологические) условия в самом субъекте, из них важнейшее - внимание, основанное на интересе к объекту, т. е. обусловленное определенным складом воли субъекта. Поэтому видит Бога только тот, кто всею душою хочет видеть Его. Возможно, впрочем, что самое хотение это созревает преимущественно у тех существ, которые заслуживают награды, или утешения, или помощи. Отношения в Царстве Божием Члены Царства Божия обладают таким телом, которое не может быть разрушено никакими силами, ни внешними, ни внутренними. В самом деле, они не производят никаких отталкивании и поэтому не могут подвергнуться никакому толчку, следовательно, их преображенное тело неуязвимо и неразрушим механическими средствами. Что же касается внутренних отношений между членами Царства Божия, в основе их лежит совершенная любовь, исключавшая возможность разъединения. Таким образом, в Царстве Божием невозможна смерть. Перевоплощение Субстанциальные деятели сверхвременны; следовательно, смерть не уничтожает ни главного деятеля, ни подчиненных ему деятелей; она есть только разрушение того, что временно, т. е. распад союза этих существ, после смерти главный деятель может начать привлекать к себе новых союзников и строить новое тело, соответствующее степени его развития и его интересам, возникшим в предыдущей жизни. Такой переход от жизни с одним телом к жизни с другим телом может быть назван словом перевоплощение. Подлинная любовь Когда мы любим подлинной любовью, чего мы в ней ищем и что в ней удовлетворяет? Хотим ли мы только вкусить личных радостей от нее, использовать любимое существо и наше отношение к нему как средство для наших субъективных наслаждений? Это было бы развратом, а не подлинной любовью, и такое отношение прежде всего было бы само покарано душевной пустотой, холодом и тоской неудовлетворенности. Хотим ли мы отдать свою жизнь на служение любимому существу? Конечно, хотим, но не так, чтобы это служение опустошало или изнуряло нашу собственную жизнь; мы хотим служения, мы готовы на самопожертвование, даже на гибель ради любимого существа, но именно потому, что это служение, это самопожертвование и гибель не только радостны нам, но даруют нашей жизни полноту и покой удовлетворенности. Любовь не есть холодная и пустая, эгоистическая жажда наслаждения, но любовь и не есть рабское служение, уничтожение себя для другого. Любовь есть такое преодоление нашей корыстной личной жизни, которое именно и дарует нам блаженную полноту подлинной жизни и тем осмысляет нашу жизнь. Познание и бытие Общее и частное одинаково единичны и индивидуальны; общее не может считаться чем-то логическим или рациональным по преимуществу. В связи с этим недопустим также и дуализм между наглядным представлением и понятием: и наглядные представления, и понятия не отображают действительности, зато они содержат ее в себе; они одинаково заключают в себе бытие, и благодаря этому именно обстоятельству, несмотря на предостережение Канта, в процессе мышления можно выходить синтетически за пределы понятия совершенно так же, как это можно сделать, по мнению Канта, опираясь на созерцание (наглядные представления). Прекрасное Прекрасное есть то в объективной действитель-ности, что через посредство чувственного опыта дарует нам непосредственное восприятие реально-сти. В составе объективной действительности мы наталкиваемся на такие - для большинства из нас исключительные и редкие - места, в которых грубая кора чистой фактичности, логической фиксированности настолько как бы утончена и прозрачна, что сквозь нее просвечивает и становится ощутимой сама реальность. Прекрасное, с точки зрения нашей логи-ческой мысли принадлежа к объективной действи-тельности - прекрасное лицо или тело есть принад-лежность «организма», прекрасный ландшафт есть структура поверхности земли, прекрасная статуя, картина, здание, симфония составлены целиком из обычных чувственных элементов действительности, - в самом эстетическом опыте изъемлется из состава объективной действительности, обретая некое само-довлеющее значение. В земном становится видимым и ощутимым что-то неземное, «небесное», что-то родственное потаенным, скрытым от мира глубинам нашей души, нашей в себе сущей, себе самой раскрывающейся реальности. В силу этого прекрас-ное обладает какой-то совершенно особой очевидно-стью; явление, воспринимаемое как прекрасное, не требует и не допускает объяснения, не сводимо ни к чему иному, потому что не определено логической связью с чем-либо иным; оно довлеет себе, оно несет в себе самом свое внутреннее единство, обнаружива-ющееся в том, что мы называем гармонией его частей или элементов. Это значит, что оно как таковое обладает свойством реальности быть таким всеобъем-лющим, самодовлеющим целым, которое целиком присутствует и в ограниченном, частном. На этом сочетании законченной, самодовлеющей целостности с ограниченностью основано значение того, что назы-вается в эстетическом явлении формой. Форма есть такое очертание, такое сочетание элементов, которое в ограниченном объеме дает адекватное своеобразное выражение - одно из бесконечного множества воз-можных других выражений - законченной беско-нечности, актуализованной, всеобъемлющей и пото-му самодовлеющей полноты реальности. Преодоление источника бедствий Одна из постоянных соблазнов человеческого стремления к совершенствованию коллективной жиз-ни, к насаждению в ней добра, заключается в смешении этих разнородних задач. Задача внешнего, умышленного ограждения жизни от зла мерами организационно-принудительного ее устройства на-столько настоятельна и неотложна, что человек на этом пути склонен забывать о другой, более основной своей задаче - сущностного преодоления самого источника бедствий, именно греха. Он часто либо смешивает эти две разнородные задачи, либо же идет еще дальше: сосредоточивая всю свою заботу исклю-чительно на облегчении и уменьшении человеческих бедствий и страданий, он вообще теряет сознание, что их источник лежит в злой воле, в греховности человека. Тогда стремление к совершенствованию теряет вообще свою моральную и тем самым рели-гиозную основу; совершенствование понимается про-сто как чисто мирская, эмпирическая - можно сказать - техническая задача спасения человека от страданий и бедствий. Конечно, есть такая сторона человеческой жизни, в которой бедствия человека совершенно независимы от его греховности, а суть простое следствие того, что он есть природное, подчиненное природным силам существо; и вполне правомерна, конечно, задача помочь человеку изба-виться от этих бедствий. Но цель общественного строительства, организации правильных отношений между людьми никак не исчерпывается этой чисто технической стороной дела. Общественный порядок должен быть не только целесообразным - в смысле наилучшего удовлетворения земных нужд человека, но и праведным; и притом, праведная организация морально-волевого механизма общественного поряд-ка есть основа и необходимое условие всей иной, технической его целесообразности. Право и государ-ство подчинено не только идее порядка, но прежде всего идее справедливости, моральной правомерно-сти. Но именно здесь обнаруживается ограничен-ность задачи принудительно-организационного уст-ройства жизни. А именно она не может непосредст-венно затрагивать внутреннюю, духовную жизнь человека и распространяться на нее. Ибо существо этой жизни есть, как мы знаем, действие Бога в человеческой душе и имеет свое непосредственное выражение в автономии человеческой личности. А так как конкретно, как было указано, автономная воля неотделима от воли самочинной (они различи-мы и должны быть различаемы только во внутреннем самосознании, в самой духовной жизни человека), то свобода личности - включая свободу греховной воли - есть незыблемая сфера, на которую не распрост-раняется никакое внешне-организационное принуди-тельное вмешательство. Государство и право должны ограждать жизнь от гибельных последствий грехов-ной воли, ограничивать свободу действий, но не могут заниматься задачей внутреннего перевоспита-ния человека, которое есть дело только его автоном-ной воли - и Бога. Единственное, что может и должно здесь делать право и государство, это - не касаясь непосредственно нутра человеческой души, создавать внешние условия, наиболее благоприятные для свободного внутреннего самосовершенствования человека, для прорастания в нем его богосродного и богослитного существа. Забота по существу об этой внутренней духовной жизни, о нравственном совер-шенствовании есть дело, в первую очередь, самой этой духовной жизни в индивидуальном самосозна-нии человека и, во вторую очередь, той коллектив-ной духовной жизни в святости, которая называется церковью (включая сюда функцию пророчества и наставничества в самом широком смысле, в котором она охватывает всякое духовное водительство). Природа знания Нет такого знания, нет такого утверждения, которое не заключало бы в себе продуктов наших теорий знания. Если мы неправильно мыслим о знании по существу, то и всякий отдельный познавательный акт заключает в себе эту ошибку, хотя бы в потенциальной форме. Так и должно быть. Если сделать ошибку в каком - нибудь вычислении, то от этого испортятся результаты всех других соображений, поскольку в них входит это вычисление.  Если бы все знание состояло исключительно из субъективных материалов, то существование внешнего мира не только было бы недоказуемым, но даже и самая догадка о нем не могла бы явиться ни в одном уме. Между тем этому противоречит тот факт, что у всех людей существует непоколебимая уверенность в существовании внешнего мира, и опирается она на непосредственное переживание транссубъективности, окрашивающее одни элементы сознания, в противоположность чувствованию субьективности, окрашивающему другие элементы сознания. Природа целого Первоначально существует целое, и элементы способны существовать и возникать только в системе целого. Поэтому нельзя изменить мир как результат прикладывания А к В, к С и т. д.: множественность не образует целого, а, наоборот, порождается из единого целого. Иными словами, целое первоначальнее элементов; абсолютного следует искать, восходя в область целого или, вернее, поднимаясь над нею, но никоим образом не среди элементов; элемнты во всяком случае производны и относительны, т. е. способны существовать только в отношении к системе, членами которой они служат. Проблема выбора Деятельность каждого члена Царства Духа, будучи свободною, может пойти или по пути добровольного соединения всех сил и образования Царства Божия, пребывающего в неразрыввом единстве с Абсолютным, или же по пути самовольного, исключительного утверждения своей личной самости, стремящейся быть Абсолютным и все покорить себе. Проблема зла Основное зло есть зло нравственное: оно состоит в нарушении деятелем ранга ценностей, именно в себялюбии, эгоизме, т. е. в большей любви к себе, чем к Богу и другим существам, тогда как правильное соотношение ценностей требует больше любви к Богу, чем к себе, и любви ко всем существам такой же, как к себе. Существенная черта ложного пути поведения есть отпадение от Бога в той или иной степени, а вместе с тем и обособление от всех тварных существ, тоже более или менее глубокое. Проблема смысла жизни Очевидно, что наша жизнь, простой стихийный процесс изживания ее, пребывания на свете и сознания этого факта, вовсе не есть для нас «самоцель». Она не может быть самоцелью, во-первых, потому, что в общем страдания и тягости преобладают в ней над радостями и наслаждениями и, несмотря на всю силу животного инстинкта самосохранения, мы часто недоумеваем, для чего же мы должны тянуть эту тяжелую лямку. Но и независимо от этого она не может быть самоцелью и потому, что жизнь, по самому своему существу, есть не неподвижное пребывание в себе, самодовлеющий покой, а делание чего-то или стремление к чему-то; миг, в котором мы свободны от всякого дела или стремления, мы испытываем как мучительно-тоскливое состояние пустоты и неудовлетворенности. Мы не можем жить для жизни; мы всегда - хотим ли мы того или нет - живем для чего-то. Но только в большинстве случаев это «что-то», будучи целью, к которой мы стремимся, по своему содержанию есть в свою очередь средство, и притом средство для сохранения жизни. Отсюда получается тот мучительный заколдованный круг, который острее всего дает нам почувствовать бессмысленность жизни и порождает тоску по ее осмыслению: мы живем, чтобы трудиться над чем-то, стремиться к чему-то, а трудимся, заботимся и стремимся - для того, чтобы жить. И, измученные этим кружением в беличьем колесе, мы ищем «смысла жизни» - мы ищем стремления и дела, которое не было бы направлено на простое сохранение жизни, и жизни, которая не тратилась бы на тяжкий труд ее же сохранения. Путь к обожению Наше время дало потрясающие примеры регресса, убиваю-щие веру в оптимизм в отношении к истории человечества на земле. Нам довелось быть свидетелями восстановления пыток в самых разнообразных и жестоких формах; в наше время вновь появился институт заложников; возникли концентрационные лагери для со-тен тысяч большей частью ни в чем не повинных людей, жестоко истязаемых в них; появились унизительные ограничения свободы прессы и вообще литературной деятельности, свободы науки, сво-боды совести, вторжение государства в жизнь семьи с целью воспи-тать ребенка в духе общественных идеалов, явным образом неле-пых и возмущающих совесть христианина; государственный эгоизм возрос и стал проявляться в особенно циничных, бесстыд-ных действиях и замыслах против других государств. Наблюдая перечисленные печальные явления и принимая во внимание к тому же интеллектуальную ограниченность каждого человека даже и на высоких ступенях культуры, приходится при-знать, что гордое название homo sapiens не соответствует дейст-вительности; правильнее было бы называть земного человека homo imbecillis (лат. человек слабоумный). Обижаться таким названием не следует. В термине «слабоумие» есть все же указание на проблески разумности: ка-мень совсем лишен интеллекта и потому не может быть назван слабоумным. А человек есть первое разумное существо на земле, стоящее на самой низшей ступени разумности, и потому неудиви-тельно, что, хотя ум у человека и есть, все же проявлений слабости больше, чем обнаружений развитой всесторонней силы. Тип жизни, осуществляемый земным человечеством, есть одна из возможных промежуточных ступеней на пути к более высоким формам жизни. Небольшой диапазон прогресса на земле мы объясняем именно тем, что одни деятели, развив в себе возможные для земного че-ловека достоинства, выходят из человечества, а в человечество вступают все новые деятели из низших ступеней природы. Поэтому грубость человечества, все вновь и вновь подтверждаемая исто-рией, неудивительна. Однако отчаиваться и утрачивать интерес к творческой работе для усовершенствования социальной жизни не следует. Задачи, выдвинутые социальной этикой нашего времени, например выработка нового экономического порядка или сверх-государственная организация человечества, регулирующая отно-шения между государствами и народами и обеспечивающая ре-шения международных споров без войны, увлекательны и раз-решимы даже и для земного человечества. Не следует только воображать, будто разрешение их создаст рай на земле. Между всеми усовершенствованиями, достижимыми в условиях земного бытия, и конечным идеалом Царства Божия всегда остается огромное расстояние, так что земной человеческий прогресс есть лишь небольшое движение вперед на пути к обожению. Разновидности эмпиризма Мистический эмпиризм отличается от индивидуалистического тем, что считает опыт относительно внешнего мира испытанием, переживанием наличности самого внешнего мира, а не одних только действий его на я; следовательно, он признает сферу опыта более широкою, чем это принято думать, или, вернее, он последовательно признает за опыт то, что прежде непоследовательно не считалось опытом. Русская душа Между чистой, глубокой и полной верой, между цельным погружение духа в недра церковно-религиозного бытия и его совершенной отрешенностью и пустотой у нас нет ничего промежуточного, поэтому у нас религиозно-психологически невозможны промежуточные духовные тенденции, на которых уже давно зиждется западноевропейская жизнь - ни реформация, ни либерализм, ни гуманитаризм, ни безрелигиозный национализм, ни демократизм. Русский человек либо имеет в своей душе истинный «страх Божий», подлинную религиозную просветленность и тогда он являет черты благости и величия, изумляющие мир, либо же есть чистый нигилизм, который уже не только теоретически, но и практически ни во что не верит и которому все позволено. Сверхвременное единство За наружным, временным аспектом настоящего в общественной жизни таится, как ее фундамент и источник ее сил, ее сверхвременное единство, первичное единство ее настоящего с ее прошлым и будущим. Это сверхвременное единство есть прежде всего и ближайшим образом выраже- ние сверхвременности, присущей сознанию и душевной жизни отдельного человека: человеческая жизнь вообще возможна лишь на основе памяти и предвидения, есть жизнь с помощью прошлого и для будущего, использование прошлого в интересах будущего, и «настоящее» есть в ней только идеальная грань между этими двумя направлениями - уже пережитым и предстоящим. Свобода воли и действия Ответственность человека не только за мотивы своего поведе-ния, но и за объективное содержание поступка, за осуществле-ние его и следствия его можно обосновать еще следующим обра-зом. Нравственная ответственность возможна лишь в том случае, если существует свобода деятеля: отвечать можно только за то, что находится в моей власти. Рассуждая о том, что же именно находится в моей власти, следует различать свободу воли и свобо-ду действия. Свобода воли состоит в том, что «я» есть творческий источник своих хотений и решений, не вынуждаемый необходи-мо к проявлению их ни внешними условиями, ни даже своим эмпирическим характером. Совсем иной характер имеет свобода действия: она существует там, где возникшие хотение и решение не встречают препятствий для своего осуществления. Очень часто эти препятствия обусловлены обстоятельствами, лежащими вне моей власти; в таких случаях я, лишенный свободы действия, не ответствен за неисполнение своего доброго хотения. Это рассужде-ние, кажущееся абсолютно правильным, склоняет многих мысли-телей к этике субъективного строя души, т. е. к учению, что нрав-ственная ценность поведения определяется только мотивами его, но не объективным содержанием. Ошибка этих мыслителей станет ясной, если различить понятие формальной свободы и положи-тельной материальной свободы. Положительная материальная свобода деятеля определяется степенью творческой мощи его. Она достигает предела, т. е. бесконечности, у членов Царства Божия: в самом деле, в их распоряжении, благодаря сочетанию их твор-ческой мощи с мощью других членов Царства Божия и Самого Господа Бога, находится бесконечная творческая сила для осу-ществления абсолютной красоты, добра и обретения совершен-ной истины; их свобода воли есть вместе с тем и безграничная свобода действия, направленная на осуществление абсолютного добра во всех смыслах этого слова. В ином положении находятся существа, пребывающие вне Царства Божия. Будучи более или менее удалены от Бога и своим эгоизмом отчасти обособлены от других существ, они обладают весьма пониженной положительной свободой и ограниченной сво-бодой действий. Но они в полной мере сохраняют формальную свободу. Она состоит в следующем. Действующее «я», обладая сверхкачественной творческой силой, господствует над всеми своими определенными проявлениями, хотениями, решениями и поступками: какова бы ни была их ценность, каковы бы ни были основания, имеемые в виду действующим «я», хотения и поступки его не вытекают из этих данных, как умозаключение из посылок, все эти элементы служат только материалом и поводом для само-стоятельного творческого акта, который вследствие сверхкаче-ственной творческой силы «я» мог бы быть произведен иначе, чем он фактически произведен. Стоя всегда перед бесчисленным множеством возможностей, открывающихся в каждом опре-деленном положении, деятель даже и в состоянии упадка сохра-няет мощь, достаточную для свободного хотения любой из них и для стремления осуществить свое решение, насколько это зави-сит от собственной силы его. Таким образом, во всяком случае он может отказаться от пути зла и, по крайней мере, начать путь восхождения по пути добра, хотя бы в форме искреннего стремле-ния вступить на него. Отсюда следует, что пребывание деятеля вне Царства Божия есть следствие его вины и несовершенство его поведения не только со стороны субъективной, но и со стороны объективного содержания лежит на его ответственности. Как бы много ни было обстоятельств (незнание, глупость, болезнь и т. п.), уменьшающих ответственность деятеля за объективное несовер-шенство его поведения, все же эта ответственность никогда не может быть вполне снята с него. Смерть Смерть есть зло, требующее особенного внимания в теодицее. Если бы смерть была уничтожением индивидуального «я», то мир был бы бессмысленным и не заслуживал бы творения. В действительности, однако, мы знаем, что всякое «я», т. е. всякий деятель, будучи сверхв-ременным, существует вечно от сотворения мира. Смерть каждого суще-ства может быть только телесною: она состоит в том, что индивидуаль-ное «я» расстается со своим телом и начинает строить себе новое тело. Правда, мы, люди, не воспринимаем своей прошлой жизни в форме кон-кретных, единичных событий. Из этого, однако, не следует, будто наше бессмертие нельзя назвать индивидуальным. Каждое «я» сохраняет все свое индивидуальное прошлое в своем подсознании и, хотя не вспоминает сознательно отдельных событий прежней жизни, все же руководится прошлым опытом в форме выработанных ранее инстинктов, симпатий и антипатий, привычек и т. п., так что все поведение каждого существа есть дальнейшее развитие на той основе, которая создана всею преды-дущею историею его. Не менее важно то, что у каждого существа есть подсознательная связь с идеалом его личности, т. е. с будущим полным осуществлением его индивидуальности в Царстве Божием. По мере развития личности этот идеал все более и более сознательно начинает руководить поведением се, служа как бы маяком, указывающим путь жизни, и масштабом для оценок поведения совестью. Таким образом, вечная жизнь каждого деятеля имеет характер инидивидуалъного бессмер-тия: отсутствие сознательных воспоминаний о некоторых этапах жизни его в такой же мере не уничтожает индивидуальной ценности и непреры-вности жизни его, как, напр., у какого-либо виртуоза-пианиста утрата сознательных воспоминаний о годах его детства, когда он начинает свои занятия музыкою, не есть распад его музыкальной деятельности на несколько индивидуальностей. К тому же, без сомнения, в Царстве Божием каждый деятель вспомнит все свое прошлое, начиная от творения мира, и будет созерцать его, как единое сознаваемое им целое, с такою же полнотою, с какою от века созерцает его Господь Бог. Так как смерть не уничтожает индивидуального «я» и не лишает его возможности творчески совершенствовать свою дальнейшую жизнь, то она не есть абсолютное зло. Она представляет собою только разрушение нашего непреображенного, т. е. весьма несовершенного, тела и во мно-жестве случаев освобождает от тела, ставшего не помощником, а препят-ствием на пути к более совершенной жизни. Такова, например, смерть, освобождающая от тела, одряхлевшего вследствие старости или болез-ней, или от тела, являющегося источником непомерно разросшихся страстей вроде обжорства, пьянства, похотливости, или от тела с глубо-ко укоренившимися привычками к определенному стилю поведения, вследствие чего жизнь стала однообразною и обедненною. Правда, бывают случаи, когда гибнет от болезней или насилия цветущее, пре-красное тело молодого существа. Положительная сторона таких несча-стий скрыта от нас и будет нам известна, может быть, не раньше, чем мы удостоимся войти в Царство Божие, но во всяком случае мы можем утешаться мыслью, что умершее молодое, богатое силами существо имеет возможность начать строить себе новое тело, еще более совершен-ное, чем прежде, и выбрать себе среду для жизни, еще более содер-жательной, чем раньше. В широком смысле слова к области явлений смерти относится не только разрушение тела, но и отодвигание событий в прошлое, сопутствуемое забыванием о них. В Царстве Божием всякое событие есть совершенное абсолютно ценное бытие, заслуживающее вечного сохране-ния; поэтому небожители, обладая к тому же неограниченною силою духа, способного иметь бесконечно широкий объем сознания, ничего не забывают, сохраняют все переживаемое, также и отходящее в область прошлого, с такою же свежестью и силою, как оно существовало в на-стоящем. В Царстве падших существ, к которому мы принадлежим, всякое творимое нами событие не обладает полнотою совершенства, не удовлетворяет нас вполне и потому отодвигание его в область прошло-го, более или менее основательно забываемого, т. е. частичное отмира-ние нашей жизни, есть для нас благо: печальные события, будучи забыты, перестают тревожить нас; события радостные, имеющие положи-тельный характер, тоже должны отойти в область несознаваемого прошлого, чтобы не наскучить нам, а главное, чтобы освободить наши силы для новых деятельностей. При этом надо иметь в виду, что забывание не бывает абсолютным: забытое может стать предметом актов воспоминания и вновь на некоторое время появляться в нашем сознании, когда это необходимо для руководства нашим поведением или для обогащения нашей сознательной жизни. Из всего сказанного следует, что зло никогда не бывает абсолют-ным: во-первых, в его составе всегда есть первозданное добро и вырабо-танные деятелями качества и способности, сами по себе положительные (напр., ум, находчивость, изобретательность), но только использован-ные для дурных целей; во-вторых, и сами злые деяния, бедствия и несове-ршенства нашей жизни, являющиеся следствием нашего себялюбия, побуждают к творческим усилиям выработки все новых и новых форм жизни и в конце концов ведут к преодолению основного нравственного зла себялюбия. Смерть Смерть может быть только телесной: она состоит в прекращении тех жизненных процессов, которые возможны не иначе как при сохранении союза главного субстанциального деятеля с подчиненными ему деятелями. При распадении этого союза сами субстанциальные деятели не погибают: каждый из них есть существо сверхвременное, следовательно, вечное. Смысл жизни Если бы мы могли найти вне нас готовый «смысл жизни», он все-таки нас не удовлетворил бы, не был бы смыслом нашей жизни, оправданием нашего собственного существа. Смысл нашей жизни должен быть в нас, мы сами своею жизнью должны являть его. Смысл истории Я думаю, что единственное доступное нам положительное суждение о смысле истории состоит в том, что история есть процесс воспитания человеческого рода. Воспитание ближайшим образом совсем не тождественно с «прогрессом», с непрерывным, последовательным улучшением (как оно понималось у Лессинга, впервые выразивишего эту идею). Идея воспитания выражает только, что прошлое не пропадает даром, как-то соучаствуя в настоящем и им используется, т. е. что при этом происходит какой-то процесс накопления, обогащения. Соборное творчество Жизнь человека в Боге не может быть изолированным творчеством, обособленным от творчества других существ: совершенная любовь к Богу, который с любовью сотворил мир, необходимо включает в себя также и любовь ко всем сотворенным Богом существам. Отсюда следует, что творчество всех существ, живущих в Боге, должно быть соборным , вполне единодушным. Каждый член единодушного целого должен вносить в соборное творчество индивидуальный вклад, т. е. единственное, неповториюе и незаменимое содержание: только в таком случае они могут своей деятельнотью восполнять друг друга и создать единое и единственно прекрасное целое, а не повторение одних и тех же действий. Отсюда следует, что каждое тварное существо есть в своей индивидуальной сущности, соответствующей замыслу Божию, индивидуальная личность, совершенно своеобразная, единственная и незаменимая никаким тварным существом. Соборность В общественном механизме человек есть одновременно и организуемый материал, и организующая его воля. Но если организуемое, предмет организации, есть всегда мертвое, раздельно и пассивно сущее бытие, то организующим, умышленно формирующим и объединяющим может быть только живое, органическое существо; внешняя целесообразность и внешнее единство машины есть всегда продукт и отражение в мертвом внутреннего единства и внутренне формирующей телеологичности живой разумной воли. Поэтому все механическое, извне насажденное и объединенное в человеческом обществе, есть лишь внешнее выражение внутреннего единства и оформленности общества, т. е. его соборности. Социальное бытие Что такое есть семья, государство, нация, закон, хозяйство, политическая или социальная реформа, революция и пр., словом, что такое есть социальное бытие и как совершается социальное явление - этого вообще нельзя усмотреть в видимом мире физического бытия, это можно узнать лишь через внутреннее духовное соучастие и сопереживание невидимой общественной действительности. В этом заключается абсолютно непреодолимый предел, положенный всякому социальному материализму, всякой попытке биологического или физического истолкования общественной жизни. Общественная жизнь по самому существу своему духовна, а не материальна. Строение мира Материи, души или духа, как особых субстанций, нет: существуют только материальные, душевные и духовные процессы, творимые субстанциальными деятелями, а также идеальные духовные основы мира (например, формальные процессы строения мир), носимые субстанциальными деятелями. В случае эгоистического обособления от Бога и друг от друга субстанциальные деятели могут осуществлять только простейшие деятельности с обедненным содержанием. В процессе эволюции они вступают друг с другом в союзы все более сложные, обеспечивающие возможность более высоких ступеней жизни и более содержательных, более ценных видов творчества. Так возникает ступенчатое строение мира. Темные глубины человеческого сердца Среди нас, существ, принадлежащих к царству психоматериального бытия, нет совершенных праведников. Не только дети, но даже величай-шие подвижники, пока они живут на земле, не вполне безгрешны. Старец Никодим Святогорец в книге «Невидимая брань» беспощадно вскрывает темную глубину человеческого сердца, в которой таятся хотя бы в виде лишь мимолетных душевных движений чувства самодовольства, горды-ни, нелюбовного отношения к людям и т. п. Развив в себе особенную чуткость к этим видам зла, хотя бы они и не проявлялись наружу в форме поступков, подвижник считает себя тяжким грешником: он знает, что малейшая искра зла, сохранившаяся в душе, может при каких-либо условиях вспыхнуть ярким пламенем и разрушить все до-брое, добытое долгим трудом борьбы с собою. Поэтому, подвергаясь тяжким испытаниям и преследованиям, обыкновенно обрушивающимся на голову людей, высоко поднявшихся по лестнице возрастания в добре, они не жалуются на судьбу и на Бога, а смиренно повторяют: «Я получил то, чего заслуживаю». Сверхдолжных заслуг не бывает даже у членов Царства Божия, а у нас, земных существ, нет даже и вполне совершенного выполнения долга. Поэтому строение мира, в котором нарушение долга ведет за собою жизнь, изобилующую страданиями, вполне соответствует идее справедливости Божией. Существа, вносящие в мир нравственное зло, получают за свою вину воздаяние, и притом в форме не внешнего, а естественного наказания, представляющего собою следствие нравственно несовершенного поведения. Показав, что бедствия нашей жизни суть следствия основного нрав-ственного зла себялюбия, мы объяснили причины всех видов несовер-шенства, встречающихся в мире. Для теодицеи этого мало. Если бы бесчисленные виды производного зла, возникающего из основного зла себялюбия, были только воздаятельным наказанием, не ведущим за собою возрастания в добре, наша жизнь была бы безысходным мучени-ем и мир, имеющий такое строение, не заслуживал бы того, чтобы Бог сотворил его. Нам необходимо теперь показать, что переживаемые нами производные бедствия имеют высокий целительный смысл. Естественное возмездие за нравственное зло есть всегда вместе с тем и средство исцеления от него. Теория интуитивизма Согласно теории интуитивизма, субъект своими актами знания вовсе не создает предмет знания, он только созерцает его. Единство актов знания, преодоление в актах знания пространственной, временной и т. п. раздробленности предмета не вносит в самый состав предмета никаких изменений, ничего в нем самом не собирает и не перемещает. Если в составе внешнего пространственно - временного предмета есть отношения, если эти отношения суть нечто сверхвременное и сверхпространственное, то получающееся отсюда органическое строение предмета не есть заслуга познающего объекта; оно предлежит для созерцания познающего субъекта, но не этим созерцанием создано». Требовательность и снисходительность Имея в виду как конечную цель Царство совершенной любви к Богу и ко всем существам, стремясь выработать систему этики в духе христианства, автор в то же время при обсуждении проблем современной жизни не становится на сторону абсолютного паци-физма, не защищает требования немедленной отмены смертной казни, и т. п. Отсюда может возникнуть обвинение в оппортунизме и в подпадении соблазну «Великого инквизитора», снизившего нравственный идеал. Такое обвинение было бы несправедливо. Указанные особенности книги стоят в связи с убеждением, что моральный максимализм, требующий от человека немедленного перехода в царство абсолютного добра, ведет к искусственности, неискренности, фальши и умерщвлению жизни. Земной человек, за исключением редких случаев высокой святости, способен двигаться вперед по пути добра лишь медленно и постепенно. Поэтому суро-вая требовательность допустима лишь в отношении к самому себе, что же касается отношения к другим людям, здесь необходима снисходительность и защита свободы, вплоть до относительной свободы во зле, так как насильственное водворение добродетели ведет к ухудшению положения. Условия смысла жизни Для того, чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога и наша собственная причастность ему, достижимость для нас жизни в Боге или, божественной жизни. Необходимо прежде всего, чтобы, несмотря на всю бессмысленность мировой жизни, существовало общее условие ее осмысленности, чтобы последней, высшей и абсолютной основой ее был не слепой случай, не мутный, все на миг выбрасывающий наружу и все опять поглощающий хаотический поток времени, не тьма неведения, а Бог как вечная твердыня, вечная жизнь, абсолютное благо и всеобъемлющий свет разума. И необходимо, во-вторых, чтобы мы сами, несмотря на все наше бессилие, на слепоту и губительность наших страстей, на случайность и краткосрочность нашей жизни, были не только «творениями» Бога, не только глиняной посудой, которую лепит по своему произволу горшечник, и даже не только «рабами» Бога, исполняющими Его волю подневольно и только для Него, но и свободными участниками и причастникам самой божественной жизни, так чтобы, служа Ему, мы в этом служении не угашали и не изнуряли своей собственней жизни, а, напротив, ее утверждали, обогащали и просветляли. Характер русского народа К числу первичных свойств русского народа, вместе с религиозностью, исканием абсолютного добра и силой воли, принадлежит любовь к свободе и высшее выражение ее - свобода духа. Это свойство тесно связано с исканием абсолютного добра. В самом деле, совершенное добро существует только в Царстве Божием, оно - сверхземное, следовательно, в нашем царстве эгоистических существ всегда осуществляется только полудобро, сочетание положительных ценностей с какими-либо несовершенствами, т. е. добро в соединении с каким-либо аспектом зла. Когда человек определяет, какой из возможных путей поведения избрать, у него нет математически достоверного знания о наилучшем способе действий. Поэтому тот, кто обладает свободой духа, склонен подвергать испытанию всякую ценность не только мыслью, но даже и на опыте. Христианский героизм Страх смерти полезен лишь в начале пути, но впоследствии и он должен быть преодолен, чтобы стояние перед Богом было свободным от всяких себялюбивых побуждений и настроений. Христианский героизм предполагает совершенную чистоту сердца: в нем бесстрашие сочетается со смирением. В противном случае, если мужество развивается на основе горделивого самомнения, освобождение от страха смерти достигается легче, но оно есть не добро, а зло: оно может привести на путь демонического аскетизма. Человек как творец Человек как таковой есть творец. Элемент творчества имманентно присущ человеческой жизни. Человек в этом смысле может быть определен как существо, сознательно соучаствующее в Божьем творчестве. Нигде, быть может, богочеловеческое существо не проявляется так отчетливо, как в этой его роли производного творца. Человек есть не только раб Божий, покорный исполнитель воли Божией, а именно свободный соучастник Божьего творчества. Или, иначе говоря, так как воля Божия есть воля творческая, невыразимая адекватно в каких-либо общих, автоматически выполнимых правилах и пред-писаниях и состоящая именно в спонтанном форми-ровании бытия в его неповторимо-индивидуальном многообразном составе, то подлинное исполнение воли Божией доступно только в форме свободного творчества; всякое слепое, рабское, механическое выполнение этой воли есть именно невыполнение ее истинного существа. Человек как только «раб Бо-жий» есть «раб ленивый и лукавый» - примерно подобно тому, как работник, только рабски-механически выполняющий предписанную ему работу, не интересуясь ею и не вкладывая в нее своего вольного усилия, есть уже тайный саботажник. Ибо Бог призвал человека быть не просто рабом, а Своим свободным, т.е. творческим сотрудником. С другой стороны, существенно осознать, что человеческое творчество не есть уже тем самым осуществление воли Божией во всей ее полноте, глубине и целостности. Ибо воля Божия не есть только воля к сотворению новых форм бытия; в согласии с тем, что Бог есть нечто большее и иное, чем только творческий первоисточник бытия, именно есть вместе с тем олицетворенная святость, идеаль-ное начало внутреннего совершенства как бы духов-ной прозрачности и оправданности бытия - воля Божия в ее полноте и глубине есть воля не только к созиданию, но и к обожению творения, к ее слиянию с самим Богом. В этом отношении только в области нравственно-религиозной, в области творческого уси-лия человека внедрить, воспринять в собственное бытие - индивидуальное и коллективное - святость Бога, человеческое творчество есть вольное выполнение целостной воли Божией. Но именно в этой области человек меньше всего есть «творец» и в наибольшей степени - простой восприемник благодатной реальности самого Бога. Человеческая история Божье творчество мы вправе мыслить по аналогии с творчеством человеческим. Человеческое творчество совершается, правда, производным образом, силой «вдохновения» - Божьего дара или внушения, тогда как Бог творит первичным образом, т.е. своей собственной силой. Но это различие тем самым есть, очевидно, и глубокое внутреннее сродство. Человеческое творче-ство - наиболее типичным образцом его может служить художественное творчество - носит харак-тер трудного процесса напряжения воли, преодоле-ния препятствий, драматической смены неудач и удач и неизбежного относительного несовершенства его итога. Эта трудность, этот драматический харак-тер творчества - оставляя в стороне относительную слабость человеческой творческой силы - определе-на противодействием формируемого при этом мате-риала. Чем сильнее творческий гений человека, тем легче он преодолевает это препятствие. Тем не менее момент преодоления препятствия имманентно присущ всякому человеческому творчеству как тако-вому. То же соотношение применимо и к первичному творчеству Бога. Материал, из которого Он творит, есть здесь, как указано, Его собственное порождение - начало «иного», как бы выделенное Им из себя самого. Но этот материал есть, и притом не как чистая пассивность, неопределенность, податливость любому воздействию, а как живой бесформенный динамизм, требующий для своего оформления некого обуздания, вложения в творческий план. Мы вправе мыслить Бога по образцу предельного типа величай-шего творческого гения, творчество которого есть непроизвольно-свободное, не ведающее никакой внутренней слабости, излияние самого его существа. И все же этот Вселенский Гений должен считаться с анархическими, беспорядочными силами формируе-мого им материала и может осуществлять свое творчество лишь постепенно, последовательным ря-дом творческих усилий, направленных на все боль-шее совершенствование материала (конечно, все это - в указанной перспективе, именно с точки зрения самого творения). Всемогущая, т.е. всепревозмогающая сила Творца совместима, таким образом, с момен-том драматизма, напряженного творческого усилия - и с относительным несовершенством Его творе-ния. Но творчество - в перспективе самого творения - продолжается; само бытие мира есть, как указано, его продолжающееся сотворение. Подобно человеку-творцу, и Творец мира не может сразу и сполна, с полной адекватностью актуализировать, воплотить свой творческий замысел. Он выражает этот свой общий творческий замысел либо в последовательном ряде отдельных своих творений, либо же в неустан-ной переделке, исправлении, варьировании деталей своего творения; и так как всякая множественность подчинена единству, то обе эти возможности суть, в конечном счете, лишь переходящие друг в друга варианты совершенствования, происходящего силой неустанного творческого напряжения. Мировая и человеческая история со всем присущим ей трагиз-мом есть выражение напряженного трагического бо-рения творческой силы Бога с хаотической беспоря-дочностью и упорством стихийного динамизма Его материала - чистой потенциальности бытия. Чувственное восприятие Восприятие дерева, поскольку его содержание состоит из ощущения пространственных отношений и т. п., конечно, принадлежит миру не - я, однако в этом восприятии есть еще процесс фиксирования внимания, процесс попеременных то расширений, то сужений его объема (охватываю взглядом целое, фиксирую верхушку), этот процесс также есть переживание, и притом несомненно окрашенное чувствованием «принадлежности мне»; рассматриваемое составляет мир не-я, но рассматривание несомненно входит в сферу я.

2001-2005 © "Alliga Ter". Ссылки на материалы сайта и использование их в любой форме не следует рассматривать как поддержка взглядов авторов, которые их выражают. Имеете вопрос или комментарий? Пожалуйста, пишите на электронный адрес alliga_ter@list.ru. Прочитайте пожелания  про защиту прав интеллектуальной собственности.